— Конечно, так и должно быть, — пробормотал он себе под нос.
Женщина, проходившая мимо, посмотрела на него, решив, что слова принца адресованы ей. Она несла охапку древков для копий.
— Милорд?
— Я вижу, готовитесь вы отменно, — смутившись, сказал Корум.
— Да, милорд. Мы все трудимся, чтобы разбить фой миоре, — она приподняла свой груз повыше. — Спасибо вам, милорд…
— Да, — кивнул Корум, помявшись. — Отлично. Что ж, доброго вам утра.
— И вам доброго утра, милорд, — развеселилась она.
Опустив голову и крепко сжав губы, Корум пошел дальше, пока не добрался до зала короля Маннаха, отца Медбх.
Но ее самой здесь не было.
— Она в оружейной, принц Корум, вместе со своими женщинами, — сообщил слуга.
Миновав коридор, принц оказался в широком помещении с высоким потолком, украшенном старыми боевыми флагами, древним оружием и доспехами. Несколько женщин учились управляться с луком, копьями, мечами и пращой.
Тут была и Медбх. Она вращала над головой пращу, целясь в мишень в дальнем конце арсенала. Медбх была знаменита своим умением владеть пращой и татлумом, этим странным оружием из мозгов павших врагов: оно, как полагали, обладало убийственной силой. Когда появился Корум, Медбх метнула татлум, который попал в самый центр мишени, и тонкая бронза загудела, а сама мишень, на канате свисающая с потолка, стала вращаться, отбрасывая блики факелов.
— Привет, — сказал Корум, и его голос эхом отразился от стен, — Медбх Длинная Рука!
Она повернулась, обрадованная, что он стал свидетелем ее мастерства.
— Привет тебе, принц Корум, — она бросила пращу, кинулась к нему и, повиснув у него на шее, внимательно вгляделась в его лицо. — Ты грустен, любовь моя? Что за мысли беспокоят тебя? Какие-то новости о фой миоре?
— Нет, — Корум прижал ее к себе, понимая, что все остальные женщины смотрят на них. — Просто мне захотелось увидеть тебя, — тихо сказал он.
Медбх нежно улыбнулась ему:
— Я польщена вниманием принца сидов.
Этот набор слов, подчеркивавший разницу их крови и воспитания, еще больше омрачил его настроение. Он в упор посмотрел на нее, и во взгляде его не было тепла. Узнав это выражение, Медбх удивилась и, отпрянув, опустила руки и отошла на шаг. Он понял, что не достиг цели своего визита, ибо она в свою очередь обеспокоилась. Корум сам оттолкнул ее. Но не она ли первой своими словами отстранилась от него? И хотя ее улыбка была полна нежности, ответ Медбх резанул его. Отвернувшись, он сдержанно произнес:
— Теперь моя потребность удовлетворена. Пойду навещу Илбрека.
Он хотел, чтобы Медбх попросила его остаться, но понимал, что она этого не сделает, как бы ему этого ни хотелось. Не проронив больше ни слова, он вышел.
Мысленно он выругал Джери-а-Конела, мрачность которого окрасила весь день. Он ждал от него лучшего настроения.
Тем не менее, он понимал, что возлагает на Джери слишком большие надежды и Джери начинает сопротивляться — пусть иногда и недолго; понимал он также и то, что слишком полагается на силу других и меньше всего на себя. Какое он имеет право требовать стойкости от других, если сам полон слабостей?
— Я должен быть Вечным Воителем, — пробормотал Корум, заходя в свою комнату, которую теперь делил с Медбх, — но порой понимаю, что лишь вечно жалею себя.
Рухнув ничком на постель, Корум стал обдумывать свойства своего характера, но в конце концов улыбнулся, и плохое настроение стало покидать его.
— Ясно, что бездеятельность плохо сказывается на мне, — сказал он, — и развивает худшие черты личности. Цель моего существования — быть воином. Может быть, мне стоит заниматься делами и оставить все эти вопросы тем, кто лучше умеет думать, — он засмеялся, преисполнившись терпимости к своим слабостям, и решил, что дольше о них думать не стоит.
Поднявшись с кровати, Корум пошел искать Илбрека.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ВСКИНУТ КРАСНЫЙ МЕЧ
Переступая через растяжки и обходя легкие конструкции походных жилищ, Корум пересек все поле и добрался до шатра Илбрека. Оказавшись наконец в виду огромного павильона из шелка цвета морской воды, по которому бежала легкая рябь от порывов ветра, Корум крикнул:
— Илбрек! Ты у себя, сын Мананнана?
Ответом был ритмичный скрежет. Сначала его было трудно опознать, но, улыбнувшись, Корум повысил голос: