— И в чем оно заключается? — спросил Корум.
Гованон улыбнулся:
— Я не знаю. Знать его будет только меч.
— А я думал, что ты чужд предрассудков. — Джери-а-Конел гладил кота за ушком.
— Это не предрассудки. Это нечто такое, что во времена, как эти, даст мечу способность видеть другие плоскости, видеть сквозь время. Чему быть, того не миновать. И что бы мы ни делали, этого не изменить, но мы обретем некое ощущение грядущих событий и поймем, как использовать это знание, — Гованон разозлился, но, успокоившись, поднял лицо к луне. — А теперь слушай. И пока я пою, молчи.
— А что ты будешь петь? — спросила Медбх.
— Пока не знаю, — пробормотал Гованон. — Сердце подскажет.
Все подались в тень дубов, пока Гованон неторопливо поднимался на гребень холма. Двумя руками он держал меч за лезвие, вздымая его к луне. На вершине он остановился.
Ночь наполняли густые душистые ароматы, шорох листвы и попискивание мелкой лесной живности. В роще стояла непроницаемая для взгляда темнота. Кроны дубов были неподвижны. Казалось, все звуки леса умерли, и Корум слышал только дыхание своих спутников.
Несколько бесконечных минут Гованон стоял, не шевелясь и не произнося ни слова. Могучая грудь вздымалась и опускалась, глаза были закрыты. Затем он пошевелился и отметил мечом восемь сторон, после чего вернулся в прежнее положение.
И тут он запел. Он пел на прекрасном, словно спокойное течение воды, языке сидов, который настолько походил на язык вадхагов, что Корум легко понимал ее. Вот что пел Гованон:
Гованон поднял клинок повыше. Он покачивался, словно в трансе. Наконец кузнец продолжил:
Теперь казалось, что меч балансирует на острие и стоит вращаясь.
Корум вспомнил свой сон, и его шатнуло. Не доводилось ли ему уже раньше держать такой меч?
Сильная дрожь сотрясла могучее тело Гованона, и он плотнее сжал пальцами лезвие меча.
Корум удивился, почему никто, кроме него, не услышал, как застонал Гованон. Он посмотрел на лица своих спутников. Они стояли как в трансе, потрясенные и ничего не понимающие.
Гованон постоял, покачиваясь, и продолжил: