Я, поколебавшись, спрыгнул к нему, опережая прочих. И только там разглядел, куда вляпался. В золото! Я мял своими здоровыми ботинками жесткий покров из тысяч монет, смятых корон правителей богом забытых государств, фигурок, посуды, оружия! В свете лампы кроваво дрожали на золотых коронах огромные рубины, медовыми каплями блестели опалы, ярко-зелеными казались неправдоподобно большие изумруды, отбрасывали разноцветные круги на наши лица чистейшие брильянты, обильно вкрапленные в эфесы и диадемы, кубки и паникадила! Это было, похоже, то самое золото с корабля, на котором везли Райский ключ, о котором говорил Фаркат -собранное со всего света!
Пещера была заполнена золотом почти доверху, оставляя зазор между золотом и потолком всего метра два. Но золото - лучшей пробы, как я понял - древнейшей, - в таком количестве не производило впечатление! Наоборот, я пребольно оцарапался, когда провалился до колена в золотую массу, а у Фарката от падения оказалась рассеченной бровь. Кровь его подозрительно быстро застыла, но мне было некогда об этом думать и страшиться: вся экспедиция запихалась сюда, начала оживленно копаться в золоте, смеяться и шутить. Золотая лихорадка заставила их забыть, где они, куда идут, да и меня все сразу выкинули из головы!
Мне внезапно донельзя мучительно захотелось на воздух, к солнцу, только б вылезти из этой золотой щели! Так я и сделал, но на тропинке в одиночестве оказалось еще страшнее. Темная жуть маячила вперед и позади меня, рядом со мной, кое- где словно изъеденная светом фонаря.
Я опять заглянул в щель, чтобы позвать остальных и вовремя. Над золотыми слитками стояла приятная дымка странной овальной формы, с темными провалами на месте глаз и рта. И Фаркат со товарищи интересом замер перед ним, будто в гипнотическом сне. Я же, по счастью, не чувствовал ничего - ни каких физических или душевных страданий, а вот мой амулет вдруг странно похолодел, будто застыл ледяным кулаком под футболкой. Я сморгнул, и облако будто бы испуганно рассеялось, исчезло, превратившись в тонкие отсветы золота при сумрачном свете ламп.
Сразу за мной вылез из щели Фаркат, затем потянулись и все остальные, почему то донельзя возбужденные, но без золота в руках. Как удалось Фаркату уговорить их не увешаться кубками и коронами, будто иноземные царьки, для меня оставалось тайной.
На этом золотом энтузиазме мы, наконец, преодолели подъем и вышли к новой пещере.
Несколько новых человек в белых халатах и куфиях ждали нас на гигантском каменном мосту, будто специально переброшенным через целое поле корявых мокрых сталагмитов. Сталагмиты вздымались, правда, лишь по краям, будто вырастая из абсолютно чернильной темноты пещеры. Середина пещеры была черна и пуста. Свет фонарей не достигал не только ее дна, но даже стен чудовищной ямы. Мост без перил, переброшенный через нее, оказался грубо вырубленным из каменной плиты с блестящими вкраплениями медной руды.
-Что там? - спросил я, сглотнув слюну, и указывая вниз, чтоб только нарушить могильную тишину, от которой у меня затрещали барабанные перепонки.
-Это бездна! - отозвался кто-то совершенно стертым голосом, похожим на шуршание крыльев летучих мышей. Сами противные мыши висели на стенах, цепляясь за огрызки скал, неприятно шипели, когда на них случайно падал неверный дрожащий свет фонарика. Тогда становились видны их отвратительные желтые клыки и красные, неестественно, будто ладонью изувера, вывернутые назад уши. Живым копошащимся ковром мыши покрывали сырые монолитные стены, скалились и глумливо пищали.
Мы вступили на мост, когда под каменной глыбой моста вдруг посветлело, далеко внизу затеплилось багрово-желтое пятно, стало неотвратимо приближаться. Неожиданно оттуда, как из недр вулкана, вырвался фонтан разноцветных лоскутков, ввинтился вверх, к нам, напугал мышей, которые пронзительно испуганно запищали. Бордовые искры стали доставать мне до лодыжек. Только тогда я с восторгом разглядел - не искры то были, крошечные золотые бабочки - алые, анисово-желтые, изумрудные, лазоревые, с острыми крылышками и тоненькими ножками. Бабочки садились мне на ботинки, цеплялись лапками за бурнусы замерших арабов, задорно кружили вокруг фонарей. Воздух был наполнен шуршанием десятков крылышек и чудным душистым запахом цветов.
-Как красиво! - невольно вырвалось у меня. Плох то исследователь, кто не испытывает восторга пред красотами нашего прекрасного и страшного мира, пусть даже ему, исследователю, грозит мучительная смерть.
А кто знает, может и грозит!? Столкнут меня вниз и - привет, создатель, как дела!?