Телла была хороша, мила, весела, но я постарался после нескольких танцев сбежать от нее. Женщина, которая с особой теплотой уже тысячелетие вспоминает собственного холодненького ужика, - не любимого мужчину, не ребенка, не мать, - как- то напрягала меня.
Я побрел к морю, синевшему между высокими цветущими каштанами, по тропинке, выложенной плоскими белыми камнями. Лениво покачивали листьями пальмы, успокаивающе журчала вода в фонтанчиках, разбросанных то тут то там.
Мне хотелось побыть одному, привести разболтанную душу и плавленые мозги в относительное состояние спокойствия.
Пели птицы да круглые кокосы падали на землю с забавным щелкающим звуком. Я никак не мог осознать, что со мной происходит, почему, отчего!? И я благодарил бога, что читал Мураками, Брауна и Ошо. Их смелые гипотезы, чересчур правдивые рассказы и вооруженные походы по степям собственных душ все- таки хоть немного подготовили меня с замысловатой мысли - все, что происходит со мной - на самом деле! Есть тонкий запах розовых цветов каштана, разогретой на солнце травы и камней, мороженного с вишневым сиропом, морской воды! И есть некое вселенское зло с отвратительными муравьиными черными глазками. Есть святыни, охраняемые долго, очень долго, есть проходы в рай. И, может быть и в ад!
Море не очень-то отличалось от того, что я привык видеть - тонкая кромка тонкого, как мука, песка, кое- где в воде остатки зеленой тины с налипшими крабиками, переломанные ракушки под ногами.
Я сложил ладонь козырьком от солнца, медленно обвел глазами линию горизонта. Вода играла всеми оттенками голубого. Море! Бесконечное и переменчивое. Непостижимое и такое родное.
Справа край берега резко загибался, заканчиваясь высоким песчаным обрывом. Оттуда, наверно, здорово смотреть вдаль, на проходящие корабли, беззаботно мечтать, как в детстве и юности об удивительных путешествиях, смертельных бурунах, коварных и смелых пиратах!
Слева пляж уходил бледно-желтой лентой далеко, километров, наверно, на сорок и растворялся где- то в полуденной жаре.
Какой-то человек сидел у воды, сосредоточенно пересыпал песок в ладонях. Солнце нещадно палило его непокрытую белокурую голову. Длинные волосы он резким жестом порой отбрасывал назад, за спину. Мне он не показался блаженным: по мере того как я шел к нему, человек этот - довольно молодой и красивый - все хмурился, не сводил глаз с песчинок в ладони, кусал губы, будто сожалея о чем- то.
Во мне вдруг родилась безумная мысль, что не один я тут, попавший сюда внезапно. Может, здесь практика такая - показывать рай заблудшим душам! Посмотрит грешник на безмятежное существование, задумается о своей жизни, вобьет в мобильник телефон родителей, а то и сына своего от случайной подружки признает, портфель с Миньонами из популярного мультика ему купит или стол компьютерный! А что, существует же в некоторых корпорациях принцип Карнеги - не ругать провинившихся, а хвалить отличившихся? Может быть, есть хороший и ответственный менеджер по персоналу и здесь?
-Там праздник, все танцуют, - произнес я неуверенно, подходя ближе к мужику.- А ты здесь в одиночестве!
Человек поднял на меня надменные умные глаза. Я внимательно вгляделся в них - серые, ясные - под стать строгим, даже суровым чертам бледного лица, волевому раздвоенному подбородку, властному излому черных бровей.
-Я сам просил даровать мне одиночество, - пояснил человек спокойно, одним взглядом пронзив меня насквозь и, похоже, сразу составив обо мне свое мнение. - Я, признаюсь, настолько измучился от общества льстецов и их велеречивых речей, что принял дарование с благодарностью.
-Что - то ты не очень счастлив здесь.
-А вы прямо-таки читаете в душах?
-Да я скоро речь человеческую позабуду, с такими делами!
Я, помедлив, плюхнулся рядом с ним на песок. Все-таки было мне привычнее находится рядом с нашим человеком, хоть чем- то недовольным, а не с блаженными жителями рая.
-Я счастлив, - продолжил мужик, правда, с некоторой тонкой ноткой сомнения. - Но мне все-таки хотелось бы достичь их состояния...- он плавным, заученным жестом указал мне на деревья, где мелькали разноцветные тени и доносилась музыка. - Вы, наверно, заметили, все с легкостью вспоминают прошлое, не жалеют, не критикуют ни себя, ни свои поступки. А я все еще не готов.
Он говорил очень правильно, уверенно, четко, будто действительно привык к длинным речам или словесным баталиям. Наверно, бывший трибун Рима. Хотя не был он одет ни в тогу, ни в тунику. Только белая свободная рубашка, черные штаны да сапоги.