— О чем задумались, Наташенька?
— Нет, ни о чем… красиво здесь.
— О да, на мой взгляд, это лучший ресторан в Москве. У него нет звезд Мишлена, но шеф — просто волшебник. Напрасно вы отказываетесь кушать.
— Как отказываюсь? А устрицы?
— Это, знаете, не еда. Скажем так, идеальная холодная закуска, не требующая приготовления. Только абсолютная свежесть и правильная сервировка.
— Хорошо сказано.
— А как же, — рассмеялся Виктор Сергеевич, — по-другому нельзя.
Наташа огляделась. Она чувствовала себя неуютно в джинсах и футболке среди изысканных интерьеров в стиле Людовика XVI.
— А вы здесь часто бываете?
— Частенько. Правда, уютненькое местечко?
— Уютненькое? Скорее роскошное.
Виктор Сергеевич критически посмотрел на огромную люстру, изготовленную из многих тысяч кристаллов горного хрусталя.
— Пожалуй, соглашусь. Но с другой стороны, роскошь — это результат труда искусных мастеров. Если хотите, материальное воплощение таланта. И, наблюдая ее, невольно восторгаешься человеческим гением. Разве нет?
— Правда, — ответила Наташа, — но уюта это не добавляет.
Подлетели официанты, один принес блюдо с устрицами, другой — вино.
На бронзовом чеканном подносе был насыпан дробленый лед, на котором лежали раскрытые раковины. Поднос дышал холодом, свежестью и запахом моря. Официант начал перечислять предложенные сорта устриц. Наташа подумала, что, скорее всего, это француз: по-русски изъяснялся с сильным акцентом, а названия сортов говорил по-французски, сильно грассируя: «Фин де Клер лабель руж», «Белон», «Спесиаль де Клер экай д'Аржан». В это же время другой официант ловко открыл бутылку, подхватил бокал, налил на донышко и передал Виктору Сергеевичу. Тот, с самым задумчивым видом, немного пополоскал вино во рту и благожелательно кивнул. Тогда официант, всем видом показывая, что несказанно рад такой высокой оценке, вытянул длинную, как стрела подъемного крана руку, и налил Загорскому и Наташе.
— Наташенька, ваше здоровье! — Виктор Сергеевич, широко улыбаясь, поднял бокал.
Наташа в ответ кивнула и сделала глоток. Вино оказалось действительно вкусным, в голове сразу зашумело, и образовалась приятная легкость.
— Нравится? — спросил Виктор Сергеевич.
— Да.
— Я рад. Это одно из лучших вин Франции.
— Лучших? Дорогое, наверное?
— Не знаю, — развел руками Виктор Сергеевич.
— Хорошо вам, — позавидовала Наташа, — так легко относится к затратам.
Загорский улыбнулся несколько самодовольно, это не укрылось он Наташи, и она почувствовала легкий укол раздражения.
— А вы всех так встречаете?
— Я лично?
— Допустим, вы, в администрации. Специальный бюджет выделяете на встречу, да?
Этот вопрос Загорского не смутил. Он поставил бокал на стол, подхватил устрицу, зачерпнул миниатюрной ложечкой соус, вылил в раковину и ловко отправил в рот.
— Ах, хороша… Наташа, скажите честно, вы осуждаете меня за все это? — он повел головой, показывая на интерьеры ресторана.
— Да, — секунду подумав, ответила Наташа.
— И это очень обидно, — вздохнул Виктор Сергеевич, — вы, видимо, рисуете мой портрет исходя из информации, укоренившейся в массовом сознании. Коррупционер, хапуга, жулик, верно?
— Нет, что вы…
— Не отпирайтесь, это так. Я знаю. И скажу, что это нормально.
— Как так?
— Я имею в виду, нормально, что вы так считаете. Информационная среда — штука предельно недружественная и агрессивная, и она почти всегда формирует неправильные образы. Если я скажу, что не имею счетов в банках, яхт, замков и прочей дребедени, вы поверите?
— Да, — неуверенно сказала Наташа.
— Лучше бы уж сказали «нет», правдивее получится, — засмеялся Загорский, — а тем не менее, это — чистая правда. У меня почти ничего нет. Что-то есть у родственников, но это, поверьте, сущие мелочи по сравнению с тем, что мне приписывают.
— Вы бессребреник, да?
— Конечно, нет. Скажем так: у меня другая мотивация.
— И какая же? — спросила Наташа.
Она сделала глоток вина и машинально поправила волосы. Увидела, что Загорский заметил этот жест и почему-то смутилась.
— Наташенька, — рассмеялся Виктор Сергеевич, — кушайте устрицы. Это — чистый белок. Идеально подходит для создания романтического настроения. Что же касается мотивации, то вы, наверное, не поверите. Кроме меркантильных интересов существуют такие понятия как любовь к родине, долг, честь. Наверное, громко сказано, но именно они вдохновляют меня.
— Действительно, громко сказано. Приятно исполнять свой долг в такой атмосфере, — сказала Наташа неожиданно резко.
Загорский ничуть не обиделся.
— Действительно, приятно. Но, согласитесь, нельзя проводить деловые встречи в рабочей столовой. Впрочем, признаюсь: в моем распоряжении действительно есть значительные фонды. Это правда. Но я не использую их в личных целях. То, что вы считаете роскошью — на самом деле производственная необходимость.
— Красиво звучит. Попробуйте объяснить это бабушкам, которые живут от пенсии до пенсии.
— А зачем? Не все следует объяснять, неведение часто бывает благом.
— Вы серьезно? — возмутилась Наташа. — А как же демократия?
Сказала и почувствовала, как лицо заливает румянцем. Вроде бы правильные слова, но звучат они как-то неуместно и даже глупо. Громко сказано! Прямо-таки Свобода на баррикадах. К тому же раздражения против Загорского у нее не было, просто его утверждения звучали как-то слишком вызывающе. Чтобы скрыть неуверенность и смущение Наташа быстро налила полбокала вина и залпом выпила.
— Ого! — удивился Виктор Сергеевич. — Я же говорил, что Бордо — превосходный выбор. А касательно демократии… Готов обсудить. Наташа, вы уверены, что она вообще существует?
— А как же! Разве нет?
— Конечно, нет! Давайте разберемся, что именно вы понимаете под демократией?
— Ну, — Наташа задумалась, — выборы, свобода, законы правильные. Мне сложно сказать точно, я думаю, вы и сами знаете.
Виктор Сергеевич откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и, артистично держа бокал двумя пальцами, сказал:
— Понимаю. И поэтому заявляю, что демократия — недостижимая утопия.
— И можете это доказать?
— Конечно, Наташенька. Вы говорите про выборы. Допустим, выбирают президента. Обратите внимание, лично его знают единицы, а голосуют десятки миллионов. Таким образом, среднестатистический человек, рядовой, так сказать избиратель, голосует не за кандидата, а за его образ, созданный средствами массовой информации, и, в первую очередь, телевидением. Ну и еще интернетом… Вы с этим согласны?
Наташа подумала и согласилась.
— Прекрасно, — продолжал Загорский, — отсюда вывод: выберут того, кого красивее нарисует телеящик. И следствие: выборы контролирует тот, кто управляет телевидением. Поэтому демократия — всего лишь красивая упаковка циничной игры. К сожалению, это реальность. Ее можно пытаться приукрашивать, но суть от этого не изменится.
— А как же в других странах? В Америке, Европе?
— Вы серьезно считаете, что там система работает по-другому? То же самое, но более тонко, и я бы сказал искусно. А что вы хотите, у ребят опыт — сотни лет, а мы только учимся. Учимся работать, так сказать, с аудиторией. Например, можно попросту сказать: иди, дорогой, голосуй за Васю. А можно красиво и изящно, полунамеками и подсказками сделать так, что он сам побежит голосовать за Васю, уверенный, что дошел до этого своим умом. Настоящие мастера в Европе и Америке работают по второму варианту. А нам еще учиться и учиться.
Наташа поймала себя на том, что слушает Загорского с удовольствием. Ей импонировали манера речи и смелые мысли.
— Интересно… а как же тогда определять достойных?
— Точно не выборами. Я уже показал, что это невозможно. Хотите еще парадокс?
— Конечно.
— Как вы думаете, кому легче прийти во власть — порядочному человеку, или беспринципному мерзавцу?