— Умер? — пожал плечами Тощий. — А что вы вкладываете в это понятие?
— Как что? Жил, жил… и умер.
— Бедненькое определение. Если вы помните, месье Рене Декарт однажды сказал: «Я мыслю, значит, я существую». Вы готовы оспорить авторитет Декарта?
Рудаков, конечно же, слышал эту фразу, но не задумывался о ее авторстве. Пусть будет Декарт. А что, возможно и прав этот француз. Считать себя мертвым как-то не логично, если можешь так запросто стоять, говорить, смущаться, удивляться. Хотя как раз удивления и не было, словно все происходящее инстинктивно воспринималось реальным и естественным.
— Может быть, — осторожно сказал Рудаков, — умерло мое тело, а душа отправилась… это я и хотел спросить, куда она отправилась?
— Бинго! — радостно воскликнул Тощий. — Что называется в точку! Угадал, но, правда, с небольшим уточнением. Живехонько ваше, как вы выразились, тело. И почти невредимо. Небольшие медицинские процедуры, и будет оно скакать лучше прежнего.
— Тогда что я здесь делаю?
Тощий и Белый переглянулись.
— Да, — сказал Тощий, — это резонный вопрос.
— Резонный, — подхватил Белый, — Понимаете, раз уж вы тут оказались, мы решили провести мероприятие. Можете его рассматривать, как генеральную репетицию.
— Генеральная репетиция, значит, — задумчиво произнес Рудаков.
Он немного подумал, поднял голову и показал на портрет Мао Дзедуна.
— Подскажите, что это?
— Извините, — смущенно сказал Тощий, — это осталось от… с прошлого мероприятия. Не успели заменить. Еще раз прошу прощения от имени организаторов.
Рудаков почувствовал себя немного увереннее.
— А что вы хотите услышать?
— Вопрос не в том, что мы хотим услышать, — Белый погрозил Рудакову пальцем, а Тощий сокрушенно покачал головой, — а что вы, Артемий Андреевич можете сказать?
— Например?
— Посмотрите в зал, подумайте. Хорошо, дам небольшую подсказку. Сегодня мы будем говорить о культуре питания.
— Простите?
— А что тут удивительного? Практически во всех мировых религиях вопросам взаимоотношения человека и его пищи уделяется очень и очень большое внимание. Например, в христианстве чревоугодие считается смертным грехом. Вы, конечно, слышали об этом?
— Да… Конечно, слышал.
— Превосходно! Так что вы можете сообщить нам интересного?
Рудаков немножко поразмыслил и осторожно сказал:
— Думаю, что в вопросах еды я не совершил ничего выдающегося. Возможно, с точки зрения какой-нибудь религии я и употреблял недопустимые продукты, но в целом ничего дурного за собой припомнить не могу.
Эти слова почему-то страшно расстроили Белого, зато явно порадовали Тощего. И это было плохо, поскольку именно Белый вызывал больше симпатий.
— По-видимому, Артемий Андреевич относится к категории людей, считающих, что каждому воздастся по вере его. Так, Артемий Андреевич? — вкрадчиво спросил Тощий.
Рудаков секунду помедлил и согласился. Наверное, именно эта формула наиболее точно описывала его мысли.
— Вы вольны верить во что угодно. Сформулирую по-другому: с точки зрения внутренних убеждений, считаете ли вы себя чистым и беспорочным по отношению к употреблению пищи?
Против ожиданий, перед мысленным взором Рудакова не развернулась картина его жизни, поэтому припомнить все свои трапезы, и тем более дать им оценку было весьма затруднительно.
— Отвечу честно… — начал Рудаков.
— А здесь только так, — перебил его Тощий, — по-другому не получится.
— Разумеется… Знаете, мне трудно судить о нормах морали в этой области, но я твердо считаю себя хорошим человеком. Возможно, иногда допускающим ошибки, но хорошим.
В зале воцарилась мертвая тишина. Рудаков беспокойно посмотрел на ведущих: неужели сказал что-то не то?
— Да, — язвительно сказал Тощий, — типичная картина. Не правда ли, коллега?
— Вынужден согласиться, — вздохнул Белый и обратился к Рудакову, — если бы вы знали, уважаемый Артемий Андреевич, сколько раз нам приходилось на этом самом месте слышать эту самую фразу.
— А стоит копнуть, — подхватил Тощий, — наталкиваешься на такое…
Он сморщился и затряс головой, словно действительно увидел нечто очень неприятное.
— Не думаю, что все настолько безнадежно, — заявил осмелевший Рудаков.
Ведущие переглянулись.
— Если вы так считаете, то позвольте напомнить, — Тощий выудил из внутреннего кармана толстенный блокнот в потрепанной обложке, — некоторые, так сказать, фактики из вашей биографии…
Он пролистал несколько страниц, что-то внимательно прочитал и торжествующе поднял блокнот над головой.
— Вот! Прощу обратить внимание. Только что Артемий Андреевич рассказывал нам о своей безгреховности. Так извольте послушать!
Рудаков сжался, с трепетом ожидая оглашения неких ужасных подробностей из своей жизни. А Тощий тем временем раздобыл где-то очки, и начал с выражением зачитывать:
— В возрасте четырех лет, двух месяцев и двенадцати дней — я опускаю часы, минуты и секунды — упомянутый Артемий Андреевич, пользуясь отсутствием контроля со стороны родителей, пробрался на кухню, незаконно открыл банку клубничного варенья и съел двести пятьдесят четыре грамма, пользуясь исключительно руками.
Тощий оторвался от чтения и окинул зал орлиным взором.
— Скажу своими словами. Упомянутый малолетний преступник попросту залезал в варенье рукой, а потом ее облизывал!
По залу пробежал громкий ропот. Мужчины в первых рядах переглядывались, словно не веря своим ушам.
— Итак, любезнейший, что вы можете на это сказать?
Вместо Рудакова ответил Белый, он взвился в порыве благородного негодования:
— Протестую! Артемий Андреевич находился в столь юном возрасте, что не мог полностью осознавать преступность своих деяний.
Ропот затих, а Тощий неожиданно согласился:
— Хорошо. Хотя я противник того, чтобы рассматривать юный возраст в качестве смягчающего обстоятельства, но готов принять ваши возражения. И заодно показать еще кое-что интересное.
Он снова пролистал блокнот и, найдя нужное место, обратился к залу:
— Минуточку внимания! Как вам понравится такая история: в возрасте девятнадцати лет, шести месяцев и двух дней, то есть, полностью осознавая свои действия, Артемий Андреевич в студенческой столовой съел порцию тефтель в сметанном соусе, запив пивом «Жигулевское». Я даже не упоминаю о составе этих тефтель, достаточно сказать, что дома молодого человека ждал законный приготовленный мамой ужин, включающий, между прочим, пирог с капустой и овощной салат!
На этот раз ропот был куда громче. Некоторые зрители вставали и возмущенно кричали. Такое серьезное обвинение смутило даже Белого. Он с укоризной посмотрел на Рудакова, но быстро справился с эмоциями и заявил:
— Я понимаю, что все это звучит серьезно. Но в деле имеются другие обстоятельства. Во-первых, рядом с Артемием Андреевичем находилась некая особа женского пола, имеющая ярко выраженные вторичные половые признаки. В результате, концентрация тестостерона в организме моего подзащитного в две целых четыре десятых раза превысила норму. Соответственно образовался дефицит калорий, вызвавший острейшее чувство голода, а путь домой до законного маминого ужина занимал один час двадцать две минуты. Только представьте, сколько времени ему пришлось бы испытывать физические страдания! Так что я возьму на себя смелость квалифицировать происшествие как проступок, совершенный под воздействием чрезвычайных обстоятельств.
Речь произвела сильное впечатление. Публика успокоилась, и возмущенные крики сменились тихим ропотом.
— Значит, — язвительно заявил Тощий, — мой оппонент серьезно полагает, что развращенность и аморальное поведение могут служить смягчающим обстоятельством? Ладно, я не буду спорить, оставим это на совести противной стороны. Я просто сообщу всего лишь один факт, который полностью перевернет впечатление об этом человеке. Смотрите же!
И он поднял над головой прозрачный пластиковый пакет с небольшим розово-коричневым предметом внутри.
— Узнаете?!