Потом что-то во всей схеме заколодило. Сквозь открытую дверь самолета вижу собравшихся работников авиакомпании. Люди в белых и серых рубашках что-то горячо обсуждают, размахивают руками. К ним присоединяется пилот с черными погончиками на рубашке с короткими рукавами. Потом присоединяется и мой санитар. Лежу. В самолете довольно прохладно от продувающего через распахнутые двери бриза. Все бы ничего, но меня охватывает чувство заброшенности. Проходит 10 минут, потом 20. Меня начинает разбирать злость. Это что, такая срочная эвакуация? А если прямо сейчас меня прихватит по полной программе? Полежав, отстегиваю ремень у плеча, потом второй, на груди, потом вынимаю из носа кислородные трубки. Потом сажусь и отстегиваю последний ремень. Шлепанцы в сумке, поэтому вылезаю из самолета босиком. Босиком и с бутылью физраствора в руках (или что там в меня заливают). Избавиться от этой субстанции не могу, поскольку тут и трубка, и игла, и хитрые липучки... в общем, намертво нас соединили.
Толпа меня замечает, и народ бросается навстречу с тревожными восклицаниями. Но меня понесло. Не сдерживаясь, ору, глядя на них в упор: «Это что, срочная эвакуация? Я там уже пол-часа лежу. Я вам не бревно! Я еще живой! Или отправляйте меня или я сейчас к чертовой матери все эти иголки повыдергиваю и иду домой!» Ну и еще что-то ору не менее глупое, по-моему, даже, с добавлением русских народных выражений ...
Слышу объяснения по поводу неполадок в моторе, что-то еще говорят по-испански. В общем не зря я так часто называю Пуэрто-Рико испаноязычным Советским Союзом. До боли памятная ситуация, когда вроде никто не виноват, дело не движется, а страдают самые невиноватые из всех невиноватых. Чего я на этих-то разорался?
Меня уговаривают вернуться на свое ложе в самолет, но я упрямо говорю: «Мне в туалет нужно». В сопровождении работника прохожу мимо секьюрити на входе в здание. Секьюрити смотрит с нескрываемым любопытством. В сущности большинство работников маленького аэропорта знает меня в лицо, поскольку летаю я часто. Зло смотрю на ждущих вылета ни в чем передо мной не провинившихся пассажиров и гулко шлепаю мимо них в туалет.
Когда возвращаюсь к самолету, санитар, аккуратно придерживая за плечо, ведет меня к машине скорой помощи. Укладывает на носилки и, как мне кажется, запирает двери. Хрен с ним... Не могу же я воевать со всей толпой...
Лежу, переживая чувство несправедливости. Жил не тужил: сноркелинг, чудесные рифы, волшебная жизнь на яхте, иногда трудная, иногда хлопотная, но всегда волшебная: работал по «Мамбе», носился по волнам на динги, и ура – инфаркт. Главное, что в такой хорошей физической форме я не был, наверное, с армейских времен. Я-то, дурак, считал, что отсутствие лишнего веса и большой объем физических нагрузок снимают вопрос о возможных неприятностях с сердцем. Ну вот и выяснили – не снимает.
Через десять минут к самолету ведут пассажиров. Значит опять убрали носилки и вместо них установили два кресла. И что это означает для меня?
Скоро выясняется. Означает это, что вместо полета в горизонтальном положении, как положено достопочтенному больному, мне предстоит полет, как обычному пассажиру – сидя. Привычная картинка взлетной полосы перед носом, привычное ощущение взлета, яхты мелькают подо мной в Энсенада Хонда. А вон и Дэкити видна за дальним холмом. Там моя «Мамбо», только ее с этого места не видно. Пока, «Мамбо». Жди меня, и я вернусь.
Полет оказывается неожиданно коротким. И аэродром, на который мы заходим на посадку, мне незнаком. Это не аэропорт Исла Гранде, куда обычно летают рейсовые самолетики с острова Кулебра. Прикинув время, соображаю – это Сейба. До него с Кулебры всего пятнадцать минут лету, и это первый аэродром на Пуэрто-Рико, если лететь от нас. Значит мы специально здесь сели, чтобы меня на «Скорую помощь» перегрузить. Санитар спешно удаляется в довольно большое здание аэропорта. Жду минут десять, потом перехожу на уже опробованный метод: спасение инфарктников – дело рук самих инфарктников. Иногда карибская манера делать дела вызывает желание взять в руки автомат и использовать самый убедительный аргумент. Стоя у самолета, желаю пассажирам всех благ, прощаюсь со знакомым мне летчиком, который стоит у открытой двери в пилотскую кабину. Поворачиваюсь и пошлепал по горячему бетону в здание аэропорта. Почему-то мне так и не приходит в голову вытащить шлепанцы из сумки. Просто вешаю ее на плечо со всем, что там есть. Наверное потому, что мне положено лежать на носилках, а не бродить, как духу отца Гамлета.