Бежит и бежит, словно загнанный волк. Будто дезертир.
Прислонился спиной и затылком к стенке и внимательно оглядывает окружающих. Поезд стоит уже около часа, сколько простоит ещё, неизвестно.
На полке напротив сидят трое, двое – слева. По одному на верхних полках.
Вагон третьего класса быстро набился серой солдатской массой. У кого шинели с погонами, у кого, как у Голицына, без. Кто в папахах, кто в фуражках. Все злые, нервные. Народ всё пребывает. Кому не хватает места на полках, усаживаются прямо в проходе.
Хочется надеяться, почти двухнедельная небритость надёжно скрывает среди окружающей толпы.
Роман Васильевич закрыл глаза…
***
3 (16) сентября 1917 г.
Витебская губерния
В июле после краткосрочного отпуска Роман Васильевич вернулся в дивизию. На фронте практически всё кончено. Немцы с австрияками вышвырнули русские войска из Галиции. Восьмая армия закрепилась на реке Збруч, почти на границе Империи.
Все ударные части практически уничтожены. Солдатня разбегается по домам. Где это видано, чтоб три немецкие роты обратили в бегство две русские дивизии? Апокалипсис. Полный.
В итоге Роман Васильевич отправился с войсками генерала Корнилова на Петроград. В конце августа офицер из свиты командующего отправился в столицу. Голицын попросил передать письмо родителям, где сообщил о гибели в Персии брата Виктора.
В скором времени в частях появились агитаторы. По приказу Корнилова их хватали и расстреливали. Поручик дважды руководил расстрельной командой. Одного схватили и тут же повесили. Но так было не всегда и не везде. Агитация достигла цели: солдаты отказывались идти на Петроград, просто расходились.
Эшелоны генерала Крымова остановились на подступах к Петрограду и Пскову…
Заняться нечем. Голицын в палатке с тремя офицерами играют в покер. На середине третьей руки снаружи раздаются выкрики: «Корнилов арестован!», «Смерть генералу-узурпатору!», «Бей офицерьё, братцы!», «Всех на верёвку!», «Вон в той палатке четверых видал!»
А вот это совсем плохо. Ему припомнят расстрел агитаторов и солдат-изменников.
Офицеры вскакивают, выхватывая револьверы. Роман Васильевич, переложив наган в левую руку, обнажает шашку. Тесно тут, в палатке.
– Господа, сразу не стреляйте! Лишь по моей команде! – шепчет Голицын. – Иначе просто расстреляют палатку.
Молодой подпоручик Алехнович бледнеет. Полог откидывается, и с десяток солдат пытаются ворваться внутрь.
– Вот они! Вяжи их, братцы!
Первым не выдерживает Алехнович. Сухой выстрел, и призывавший вязать, получает пулю в грудь.
– Огонь! – орёт Голицын.
Сухо щёлкают револьверы. Палатка наполняется криками и воплями, солдаты заметались.
– Быстро наружу! – кричит поручик и бросается к пологу.
На выходе кого-то лягает под дых. Солдат вылетает наружу.
– Стреляйте, братцы!
Оскаленная небритая физиономия чернявого мужика. Не раздумывая, тычок стволом в глаз. Противник, завизжав, хватается за окровавленное лицо.
Часто-часто затрещали трёхлинейки. Голицын качнулся в сторону группы солдат и, чуть приседая, с разворота режущим ударом рубит по ногам. Дикие вопли боли.
Бросает взгляд назад. За ним мчится Алехнович. Капитан Мясоедов лежит на выходе из палатки. Четвёртый – поручик Цаплин, скорее всего, остался внутри.
Навсегда.
Вертясь, как юла, Роман Васильевич, раздаёт удары шашкой. Большей частью – режущие. Острый клинок превосходно рассекает живую плоть. Цели убивать нет. Как можно больше покалечить. Противник отвлечётся на раненных.
Петляя, словно заяц, Голицын рванул к ближайшему лесу. Сзади щёлкают выстрелы. Ещё саженей сорок. За спиной раздаётся вопль. Роман Васильевич оборачивается. Следом на боку ползёт Алехнович, окровавленная нога волочится по траве. Вот чёрт!
Их догоняют около двадцати солдат. Поручик стреляет в самых ретивых.
– Пристрелите меня, князь! – громко хрипит подпоручик. – Умоляю! Вместе не уйдём!
Роман Васильевич бросается к раненому.
В следующую секунду затылок Алехновичу разбивает пуля. Ну вот и всё, несчастному парню уже ничем не поможешь. Голицын разворачивается и мчится к спасительному лесу. Эти туда не сунутся…