Тоха вскинул винтовку и медленно покрутился на месте.
— Ты кто? Выходи!
— Здравствуй, путник, — повторил невидимый собеседник.
— Выходи, мля, или буду стрелять!
Со всех сторон раздался грустный вздох.
— И куда ты будешь стрелять? Убери оружие, путник, и поговорим. Присядь.
Из воздуха соткался комфортный офисный диван, как в кабинете генерального, Кирилла Наврозова. Точная копия.
Тоха медленно опустил винтовку и подошёл к дивану. Потрогал дорогую кожу. Опустился на диван, поправив шашку и поставив «мосинку» меж колен.
— Вот и правильно. Начнём заново. Здравствуй, путник.
— Здравствуй, — ответил Тоха. — Как к тебе обращаться?
— Называй меня Хранитель.
— Круто — хмыкнул Тоха, — а хранитель чего?
— Времени.
Ухмыляться почему-то расхотелось. Нужно что-то делать. Что-то спросить. Мысли путаются.
— Сколько тебе лет, Хранитель?
— Я существую с начала времён.
— Круто. Извини, Хранитель, может у тебя есть что пожевать?
— А тебе хочется есть?
Программер прислушался к себе. Голод и жажда отступили. Даже сил прибавилось.
— Кажется… нет. Где я?
— А что видишь вокруг?
Тоха огляделся и пожал плечами.
— Туман. Густой молочно-белый туман. А что?
— Это место — точка остановки времени. Нуль-пространство. Место отдохновения для путников, странников и… агентов времён. Здесь они набираются сил, отдыхают, излечиваются при необходимости.
— Кто это такие?
Голос вздохнул.
— Полагаю, путник, ты задаёшь не те вопросы, что тебя волнуют.
— Ты можешь отправить меня домой? — выпалил Тоха.
— Могу.
Тоха заёрзал на диване, прислонил «мосинку» к подушке справа.
— Но у меня в тело встроена одна дрянь. Она может меня убить.
— Знаю. Сейчас я её уберу.
В груди потеплело.
— Всё. Я убрал из твоего тела «Ящик Пандоры». Теперь ты свободен.
— Так ты можешь отправить меня домой?
— Могу. А ты действительно хочешь вернуться?
— Спрашиваешь! — вскочил Тоха. — Конечно!
— Уверен?
— Да!
— Что ж, тогда у тебя два пути, — Тохе показалось, что голос Хранителя погрустнел. — Первый. Я отправляю тебя в тот самый миг, когда ты переместился в другой хроносрез. Ты всё забудешь и все люди из чужих времён, тебя тоже забудут. Я восстановлю ткани времени, и всё пойдёт своим чередом.
— Но, — протянул попаданец, вновь присаживаясь на диван, — за мной охотятся службы охраны времени разных стран. Они все хотят, чтобы я на них работал, а я не хочу. В противном случае, меня грозятся… ликвидировать…
— Я же сказал, — вздохнул голос, будто удивляясь непрошибаемости программера, — о тебе забудут все из чужого для тебя времени.
Тоха задумался. Вроде бы всё складывается удачно. О нём забудет эта грёбанная Хронослужба, пиндосы и прочие уроды. Но его забудет… Настя. И он забудет любимую княжну. Навсегда. Зато она будет жить. Недолго. Пока не умрёт от тифа.
— А второй вариант? — угрюмо буркнул программер.
— Пусть идёт так, как идёт. Ты возвращаешься на поле боя и делаешь то, что должен.
— А у меня… всё… получится?
— Это зависит только от тебя.
«Прекрасно, блин! — подумал программер. — С одной стороны я всё забываю, и обо мне все забывают, с другой — кошмар продолжается. А кошмар ли? Да, война. Кому охота погибать в двадцать три? Да хоть в сто двадцать три! Никому не охота. Но в том-то и дело. Я уже не воспринимаю войну как нечто ужасное».
Он тихо спросил:
— А Настя? Я могу её спасти?
Прямо перед ним в тумане протаяло чёрное окно.
— Вот что случилось, когда ты вмешался.
Лежащий бородатый бандит вскакивает, вскидывает карабин и «с колена» целится в княжну. Выстрел. Тоха пытается встать на пути пули, закрыв собой жену. Почти удаётся. Трижды жмёт на спуск. Бандит опрокидывается на спину. Но его нога подгибается и программер падает. Пуля влетает княжне под левую грудь. Настя вскрикивает. Картинка размывается…
— А вот, что должно было случиться немного позже.
Новая картинка. Куча людей в бараке мечутся в бреду. Обритая наголо женщина, с восковым лицом, худющая… дышит часто-часто. Похоже на агонию. Глаза закрыты. Черты лица знакомы.
Тоха невольно вскрикнул. В несчастном существе с трудом можно узнать Настю. Но это она.
— Но ведь вариантов гораздо больше двух, — словно что-то вспомнив, встрепенулся Тоха, — их вообще может быть бесчисленное множество.