Тоха опешил от того, что Ромыч назвал Настю замужней женщиной. Они не расписаны, и даже не венчаны. Тем не менее, Роман всерьёз называет их мужем и женой, и когда Зарецкому про них говорил, видать, не шутил. Как же тут всё сложно!
— Знаешь, когда я вышел вместе с Прилуцким, он сказал, чтоб я ни при каких обстоятельствах не провожал Настю в Севастополь.
Роман хмыкнул:
— И не будешь. Проводим до Харькова, а там они сами.
Тоха помолчал, пытаясь как можно деликатней сформулировать проблему, что не так давно стала его волновать.
— Ром, как думаешь, Настя согласится отправиться со мной? В моё время.
— А куда она денется? — рассмеялся поручик. — Она твоя жена, хоть вы и не венчаны. Отец благословил. Так что, куда муж, туда и жена. Только сначала сам вернись, а уж потом будешь думать, как забрать Настю.
Пятью днями позже
г. Петроград
Новый знакомый появился через пять дней под вечер. С ним ещё двое. Принесли документы для Романа, Тохи и Насти, тюки с одеждой, холщовые мешки.
Программеру вручили тоненькую, потрёпанную, серую книжицу с надписью «Паспортная книжка», с правого края написано «цѣна книжки 15 копѣекъ». Тоха развернул документ. Выдана пятнадцатого января четырнадцатого года управлением полиции г. Санкт-Петербурга. Теперь его зовут Антон Алексеевич Колыванов. Тысяча восьмисот девяносто второго года рождения. Узнал также, что звания он крестьянского, по должности — чернорабочий Путиловского завода. Отношение к воинской повинности — негоден по расписанию болезней первой категории. Что это такое, Тоха ни малейшего понятия. В графе семейное положение указано — «женат». Жена — Анастасия Сергеевна Колыванова. На девятой странице красивым почерком выведено, что податель сего Колыванов А. А. в шестнадцатом году мая месяца четвёртого числа обвенчался в Архангельской церкви с дочерью рабочего Путиловского завода Зубова С. С. девицей Анастасией. Все положенные подачи уплачены.
То есть, Тоха — законопослушный гражданин. По крайней мере, до февральской революции.
— А почему крестьянин? — запоздало поинтересовался Тоха. — Почему не как вы, солдат?
Зарецкий с удивлением уставился на программера. Офицеры недоумённо переглянулись.
— Видите ли, господа, — пришёл на выручку Ромыч. — Мой друг во время плена в Германии потерял память и многого не помнит.
— А-а-а, — кивнув, протянул Зарецкий, — тогда ясно. Понимаешь, Антон, согласно уставу о воинской повинности солдату запрещено вступать в брак во время прохождения службы и нахождения в резерве первой категории. А поскольку Анастасия Васильевна по документам твоя жена и следует вместе с тобой, крестьянин — самая лучшая легенда.
— Ясно, — кивнул Тоха.
— Переодевайтесь, вот вещи, — Зарецкий кивнул на тюки. — В одиннадцать поезд на Москву, но в Москву лучше не соваться. Выйдем в Твери. Осталось два с небольшим часа. До встречи.
Офицеры ушли.
Программер потрогал пятидневную щетину. Специально, как и Ромыч, не брился. Надо как-то скрыть интеллигентную физиономию.
В своей комнате Тоха надел серую косоворотку, чёрные штаны, сапоги. Сверху накинул жилетку и полушубок с пуговицами, но без карманов снаружи. На голову напялил тёплую шапку с козырьком. Жаль, форму с собой не взять. И шашку. С «наганом» Тоха расставаться не пожелал. Ехать без оружия по стране, где куча бандюков? На фиг, на фиг!
Проверил барабан. Семь патронов на месте. В запасе ещё семь. Револьвер засунул в левый внутренний карман полушубка. Документы — в другой. В холщовом мешке оказалось немного еды, перочинный нож, пара свечей, спички. Тоха запихнул туда нательное бельё, как называли в «армейке» — «белый триппер».
Всё. Готов.
С грустью оглядел комнату.
Пора.
Внизу уже ждут Ромыч с сестрой.
На поручике солдатская форма без погон, папаха. Настя одета в серый крестьянский тулупчик и платок. На ногах лапти.
— Оружие взял? — спросил князь.
— Только ствол, — Тоха показал револьвер и засунул обратно…
Прошли мимо поста. На них даже не взглянули.
Свернули в проулок. В тесном дворе открылась дверь подъезда. Оттуда вышли три мужика и направились к ним. Двое в кепочках, расстёгнутых на две верхние пуговицы тёмных кожаных куртках. Чёрные брюки-галифе. Грязные сапоги. Третий, видать, главный, — в длинном тёмном пальто и такого же цвета шляпе. Сапоги надраены, до блеска, насколько возможно рассмотреть в тусклом свете, льющимся из полуподвала справа. Остальные окна тёмные. Хотя не покидает ощущение, что за ними смотрят. Прямо из этих окон.