— А. Модификации, о которых ты попросил сестру, — догадался Кай, — честно говоря, не был уверен, что они сработают.
Когда мы высадились на Землю, еще в конце Криогения, мы заразили воду вирусами, модифицирующими земные организмы особым образом: развивающиеся зрительные анализаторы были неспособны воспринимать любые артефакты, созданные не на Земле. Эта модификация потребовала чудовищного объема вычислений, которые я проделал под руководством ведущих марсианских микробиологов. И вот — всё расчёты оказались правильными.
Тварь продолжала барахтаться на крыле, медленно смещаясь в сторону края, пока, наконец, с тяжелым плеском не нырнула обратно в родную стихию.
— Очень удобно, — заметил Кай, — получается, местные хищники нам не угроза?
— Не вполне так, — я покачал головой, — блокировка не работает против биологических объектов. Окажешься среди них голым — и тебя с удовольствием схарчат. Я боялся, что эта штуковина разглядит твою физиономию. Поэтому просил идти боком.
— Ясно, — кивнул Кай, — осторожность не отменяем.
— Нет, конечно, — ответил я, — кстати, об осторожности. Какую вахту берёшь на себя?
— Утреннюю! — быстро ответил напарник, — в этот раз утреннюю. Хочу ещё раз посмотреть, как шлейф смотрится на рассвете.
— Добро, — согласился я, — тогда после ужина отбой.
— Как скажешь, — улыбнулся Кай.
6
Я проспал четыре часа, и встал минут за двадцать до рассвета. Кай был прав — пылевой шлейф был ярче, чем в обычные ночные часы. Я тихо прошёл на командирское место в рубке, и опустился в кресло. Потом вошёл в особый режим, чтобы произвести необходимые вычисления. Возможно, не стоило это делать до завтрака — но вычисления не должны были быть слишком сложными.
Так и оказалось. Результат я получил за долю секунды. И он меня серьёзно озадачил.
— Любуешься? — спросил я Кая.
— Думаю, — ответил тот.
— О чём?
— Да так… о всяком, — он вздохнул, и посмотрел на меня, — понимаешь, у меня ведь вся жизнь была расписана наперёд. Я всегда точно понимал, куда двигаться, что хорошо, а что не очень… а потом меня познакомили с тобой…
— И теперь я для тебя что-то типа воплощения всего кошмара, который случился с тобой и твоим миром, — тихо сказал я.
— Нет! — воскликнул Кай, и добавил, уже спокойнее, — возможно. Не знаю. Понимаю, что это несправедливо, но… вот что делать, когда само понятие справедливости потеряло значение? Что вообще сейчас имеет значение, а? Меня создавали для войны со страшным врагом. Я должен был защищать. Мать. Сестру. Родной мир. А теперь я для чего? Ты можешь мне сказать? Почему я продолжаю жить? Ради будущего твоего мира? Но ведь он совсем чужой мне, понимаешь?
Я ответил взглядом на взгляд Кая. Помолчал немного. Потом сказал:
— Ирония в том, что, похоже, нас всех создали для чего-то, чего мы совсем не понимаем и не знаем. Похоже на то, что нас выращивают, как скот в загоне. Понимаешь? А все наши промежуточные цели. Весь наш патриотизм. Привязанности. Любовь к другим людям. Оно всё вписывается в заранее заданную схему, оно часть нашего большого загона-пастбища. И в этом смысле положение любого живого существа в нашей системе ничуть не лучше твоего. Понимаешь?
Кай смотрел на меня с просыпающимся интересом. Глухая тоска в его глазах медленно таяла.
— В каком-то смысле мне хуже, чем тебе, — продолжал я, — меня тоже создали для чего-то. Моя ДНК — искусственная, как и твоя. Но я не знаю ни своих непосредственных создателей, ни целей. И вот что я тебе скажу. У меня есть одна гипотеза, которая помогает жить. Я думаю, что фундаментальное свойство любой жизни — это всегда искать обходные, нестандартные пути. Нельзя раз и навсегда загнать жизнь в гетто. Она все равно найдет выход. И сделает всё по-своему.
Помолчали, глядя на разгорающийся рассвет. А потом я всё-таки решился сказать:
— И ты был прав насчёт этого шлейфа. Столкновение произошло вне плоскости эклиптики. Не очень высоко — градусов на десять выше орбиты Марса. Но шансы на то, что в этой точке сошлись траектории двух межзвездных скитальцев очень уж незначительные. Что-то у нас тут случилось. И мне очень хочется взглянуть — что же именно.
Кай заинтересованно посмотрел на меня.
— Думаешь, потратить резерв горючего? — спросил он.
— Нет, — я отрицательно помотал головой, — собираюсь использовать по назначению тюрвинг, который мы добыли.