— Давай сходим к Лапчатому.
— Нет, Питер.
— Мартин, она не вернется. Никогда не войдет в эту дверь. Я знаю.
— Нет, я должен быть здесь.
— Всегда, Мартин? Вечно? Думаешь, Элен хотела бы этого?
— Ты ее не знал, — резко ответил Мартин.
— Я знал ее вполне достаточно и могу утверждать: она хотела бы, чтобы ты вел себя как нормальный человек, а не как отшельник. — Последовало молчание. — У нас уже есть одна отшельница. Лох-Гласс не может позволить себе двоих.
Наградой Питеру Келли стала слабая улыбка.
— Я был не прав, Питер. Извини. Она когда-нибудь… было когда-нибудь?..
— Она никогда мне ничего не говорила и не просила ни о чем таком, чего тебе не следовало знать… Клянусь. Так же как клялся двадцать восемь предыдущих дней, отвечая на этот твой вопрос.
— Неужели каждый день?
На Мартина Макмагона было жалко смотреть.
— Нет, я преувеличиваю. Несколько дней ты пропустил.
— Питер, пока не найдут ее тело, я не выпью ни пинты.
— Если так, то мне долго придется пить в одиночестве, — огорченно сказал доктор.
— Почему ты так говоришь? — ужаснулся помертвевший Макмагон.
Питер Келли вытер лоб.
— О господи, Мартин, не нашли лишь ее тело. Ее душа, ее дух ушел уже давно и парит над нами. Старик, ты сам знаешь это, только не хочешь признаться.
Мартин заплакал. Питер стоял рядом и молчал. Между ними не принято было обнимать плачущего мужчину. В конце концов Мартин успокоился и поднял покрасневшее заплаканное лицо.
— Наверное, я не признаюсь себе в этом, потому что продолжаю надеяться… Хорошо, пойдем к Лапчатому.
Эммет никак не мог сосредоточиться на стихах. Ему мешали мысли о том, что случилось в их семье.
— Все нормально, — успокоила его сестра Мадлен. — Ты ведь не хочешь забыть свою маму, правда?
— Я не могу их читать, потому что не чувствую то, что чувствовал раньше…
Мальчик заикался хуже прежнего, однако сестра Мадлен ни словом не обмолвилась о том, что даром тратила на него время.
— Ну так не читай. — У нее все было просто.
— А разве можно? Разве это не урок?
— Нет, скорее беседа. Ты читаешь мне, потому что глаза у меня старые и плохо видят при свете свечи и камина.
— Вы очень старая, сестра Мадлен?
— Нет, не очень. Но намного старше твоей матери.
Она была единственной, кто упоминал его мать, — все остальные избегали этой темы.
— Вы знаете, что случилось с моей мамой? — замешкавшись, спросил Эммет.
— Нет, детка, не знаю.
— Но вы часто смотрите на озеро… Может быть, видели, как она упала с лодки?
— Нет, Эммет, не видела. Никто ее не видел. Было темно, разве ты забыл?
— Наверно, это было ужасно… Она задыхалась?
Мальчик не мог задать этот вопрос никому другому.
Ему велели бы замолчать или стали бы успокаивать.
Сестра Мадлен ответила не сразу:
— Нет, не думаю. Просто над тобой смыкается толща темной воды, обволакивает как шелк или бархат и уносит. Едва ли это очень страшно…
— Ей было грустно?
— Вряд ли. Наверно, она переживала за тебя и Кит… Понимаешь, обычно матери переживают из-за всяких пустяков вроде теплой одежды, сухих носков, еды и уроков… Все матери, которых я знала, думали только об этом… Но когда она тонула, то наверняка думала о чем-то другом. — Если сестра Мадден и заметила, что Эммет перестал заикаться, то не подала виду. — Нет, конечно, нет. Скорее всего, она надеялась, что у тебя все будет хорошо, что ты справишься…
— По-вашему, она думала об этом? — дрожащим голосом спросил Эммет.
Сестра Мадлен смотрела на него, понимая, что мальчик хочет сказать что-то еще. И Эммет Макмагон промолвил:
— Ну, если так, то ей не из-за чего переживать. Конечно, мы справимся.
Увидев Макмагонов на воскресной мессе, отец Бейли быстро произнес слова сочувствия скорбящим родным, далеко не в первый раз объяснив им, что такова Господня воля.
Но чем больше он слышал, что говорят прихожане, тем меньше верил в то, что здесь свершилась Господня воля. Скорее всего, в данном случае свершилась воля этой бедной неприкаянной женщины, Элен Макмагон, которая пришла к нему в последний раз на исповедь, преклонила в темноте колени и призналась, что у нее тяжело на душе. Можно ли отпустить ей такой грех? Отец Бейли часто давал этой женщине отпущение, которого она на самом деле не искала. Ах, если бы люди знали, как похожи и неразличимы грехи, в которых они признаются исповеднику… И все же кое-что из этой исповеди ему запомнилось. Элен Макмагон считала, что не властна над своей жизнью. Обвиняла себя в рассеянности, высокомерии, говорила, что чувствует себя во всем не участницей, а посторонней. Но не последовала его совету вступить в группу, занимающуюся созданием цветочных композиций, или вместе со всеми готовить угощение для участников благотворительных ярмарок.