— Я не хотела быть резкой. Извини меня. — Лена опустила голову.
Она надеялась, что Льюис подойдет, обнимет ее и скажет, что это пустяки, просто они оба слишком устали. Может быть, пригласит ее в маленький итальянский ресторан, после чего они помирятся. Но Льюис медлил, и она начала сомневаться, что это случится.
В этот момент скрипнула дверь, и она подняла глаза:
— Куда ты, Льюис?
— Ухожу.
— Но куда?
— Елена, ты говорила, что самым ужасным в Лох-Глассе были вечные вопросы типа «куда ты идешь». Просто ухожу. Разве этого недостаточно?
— Нет, недостаточно. Мы любим друг друга… Не уходи.
— Не стоит мешать друг другу.
— Ты мне не мешаешь. Пожалуйста… — просила она.
Неужели Мартин умолял ее о том же? Льюис подошел к Лене и взял ее за руки:
— Послушай, любимая. Мы злимся друг на друга. Нам нужно остыть.
— Если хочешь, давай куда-нибудь сходим вместе. Именно так поступают взрослые люди. Ты забыл, что мы взрослые?
Его улыбка была такой чарующей, такой родной! Увидев ее, Лена испытала почти физическую боль и застыла на месте. Зачем она набросилась на него? Чтобы потом извиняться? Она не промолвила больше ни слова. Льюис выпустил ее руки и хлопнул дверью. Нет, плакать нельзя. И спускаться к Айви за утешением тоже…
Она купила в магазине на углу яблоко и кусок сыра и двинулась к агентству Миллара. Войдя в помещение, Лена обвела его довольным взглядом. По крайней мере, здесь она чувствовала: месяцы, прожитые в Лондоне, не прошли даром. Столик, под стеклянной крышкой которого лежат аккуратно напечатанные письма благодарных посетителей. Повсюду синее с золотом — чехлы, которые сшила мать Джесси, тоже нашедшая себе дело… выкрашенный золотой краской поднос с синими кружками, чтобы угощать кофе каждого пришедшего…
Лена села за письменный стол и занялась картотекой. Именно это ей и требуется. Несколько часов в одиночестве, чтобы подумать. Как раз этих часов ей в последнее время и не хватало: нужно было вести домашнее хозяйство и заботиться о Льюисе.
Льюис… Не надо думать о нем, иначе ее затрясет от гнева. Он поступил нечестно.
Время пролетело незаметно. Неужели уже одиннадцать? У Лены сжалось сердце. Она не собиралась засиживаться допоздна. Наверное, Льюис давно дома. Если она скажет, что была в агентстве, это только подольет масла в огонь. Но и притворяться, что все это время она бродила по Лондону, тоже нельзя.
Поднимаясь по лестнице, Лена репетировала свою речь. Но сначала нужно понять, в каком настроении вернулся Льюис. В этом весь секрет. Отвечать ему, держа себя в руках… Она открыла дверь и увидела, что в квартире пусто. Льюиса еще не было. Он не шутил, когда сказал, что уходит.
Когда Льюис вернулся, Лена лежала с закрытыми глазами, но не спала. Было двадцать минут четвертого. Он неслышно лег рядом, но не потянулся к ней, как делал обычно, когда оказывался в постели.
Где его носило? Льюис был слишком горд, чтобы вернуться на работу; в отличие от Лены его все там увидели бы. Значит, он был у кого-то дома. У хорошо знакомого человека, который развлекал его чуть ли не до утра. Лена мерно дышала, притворяясь спящей.
В ту ночь она не сомкнула глаз.
В ее мозгу роились видения, но это были не сны. Она видела свою Кит. Второго июня, в день коронации, ей исполнится тринадцать. Девочке, мать которой мертва. Если бы ей можно было послать весточку… Если бы Мартин сказал детям, что их мать далеко и никогда не вернется, она могла бы писать им письма.
Когда в Лондоне рассвело и желтые шторы на окне, казавшиеся ночью черными, начали бледнеть, Лена поняла, что нужно сделать. Нужно написать дочери. Но от чужого имени. Эта мысль воодушевила ее. Когда Лена встала и оделась, никто не заподозрил бы, что эта женщина не сомкнула глаз всю ночь. Льюис удивился:
— Ну что, сегодня не злишься на весь свет?
Он склонил голову набок, ожидая, что Лена снова станет просить прощения. Но этого не случилось.
— Вчера вечером мы вели себя как пара котов из Килкенни, — сказала она, изумляясь собственной выдержке.
Льюис помолчал. Такого поворота он не ожидал.
— Как ты думаешь, что довело нас до этого?
— Ты же сам сказал, что нам вместе тесно.
По лицу Лены было видно, что ей не терпится уйти. Однако Льюис хотел, чтобы она осталась.
— Но я не говорил, что недоволен этим… — начал он. Это было равносильно капитуляции.
— Нет. Конечно, нет. Увидимся вечером.
— Я не разбудил тебя, когда вернулся?
— О господи, нет. Я спала. Уснула моментально.