Вик трясет головой, жадно глотает ледяной воздух, успокаивая десны и хтоническую сторону заодно: «Я знаю, ты хочешь помочь, но помолчи, подожди, я все-таки попробую…»
— Сюда я часто заходил после школы, — улыбается Егор. Поймав взгляд Вика, кивает на булочную через дорогу и продолжает: — Мама давала денег на обед, а я терпел все уроки, чтобы купить какао с сахарной плюшкой. А потом… потом я почему-то перестал ходить мимо булочной и больше ничего не покупал… — Он съеживается и обнимает себя за плечи.
Нет-нет-нет, только не это!
Вик касается его руки:
— Зайдем? Ты хотел отдыхать, вот и посидим.
— Какой смысл? — не поднимая головы, бормочет Егор. — Я не буду таким счастливым, как в детстве.
«Укусить бы тебя хорошенько и всю депрессию выгрызть!» — едва не рычит Вик. Сдерживает растущие зубы и отрезает:
— Мы зайдем. Я нагулял человеческий аппетит и хочу сахарную плюшку.
Егор, впрочем, не сопротивляется. Вздыхает только:
— А если там нет этих плюшек?
— Возьму другую, — не сдается Вик. — Всё, идем. — И подталкивает его к булочной.
Как хорош мир, где депрессия растворяется после сахарной плюшки с какао и прогулки на свежем воздухе! Увы, не помогли ни булочная, ни парк, в котором Егор прогуливал ненавистную музыкалку, ни книжное кафе, где родители купили первую книгу для его библиотеки. Егор с улыбкой погружался в воспоминания — и мрачнел, едва речь заходила о настоящем. «Раньше было так хорошо, а теперь? Я забыл про книги и кафе, забыл, как любил шуршать листьями… Сейчас я — никуда не годная тряпка, остается только умереть».
Они сидят на детской площадке: Егор отдыхает на качелях, Вик кое-как удерживает равновесие посередине балансира. Сколько уже гуляют: час, два? Хтоническая сторона давно нагуляла двойной аппетит, зубы вот-вот перестанут умещаться во рту — пора возвращаться? И делать то, что обещал. В конце концов, это тоже освобождение от депрессии, пускай и гораздо более жесткое.
Вик морщится: прощай, человеческая часть, здравствуй, полная чудовищность. Но есть ли другой выход?
— Пойдем домой? Я готов тебя сожрать.
Егор вскидывает голову — как горят глаза! — и обрадованно качается туда-обратно. А затем, зажмурившись, раскачивается сильнее, все шире и шире его улыбка… Неужели… Нет, наверняка воображает, как закончится противная жизнь.
Вик любуется этой хрупкой радостью: о, как она будет хрустеть на зубах! Хорошая последняя эмоция, мальчик все делает правильно.
Точно в ответ на мысли, Егор посмеивается, не открывая глаз:
— Я будто вошел в ту же реку. Качнулся — и вспомнил, как в детстве летал на качелях, прям ощущениями. И повторил? Каким-то чудом. Сам не знаю, как вышло.
Струны мира до того натягиваются, что у Вика звенит в ушах. Сглотнув, он тише, чем дыхание ветра, подсказывает:
— Значит, не все потеряно.
— Не все потеряно, — охотно соглашается Егор. Тут же распахивает глаза, хлопает ресницами; и Вик, подскочив к нему, ловит кончиками когтей хрупкую радость, не позволяя разбиться.
— Ты хочешь не умереть. Ты хочешь перестать жить так, как сейчас, но думаешь, что не можешь. Сам себя убеждаешь.
Почти не дыша, Вик опускает хрупкую радость в сложенные лодочкой ладони Егора — до чего красиво она переливается в закатных лучах!
— Ты сейчас вернулся в то «хорошо», которое было. Значит, это возможно.
— Это возможно, — эхом повторяет Егор. Мотает головой: — Но как? А если не хватит сил?
— А ты себя не подгоняй. — Вик кончиками когтей гладит его по спине. — И для начала напиши врачу и попроси другие таблетки.
— Н-но я… Это деньги, я разве достоин?
— Самоубийства достоин, а новых таблеток — нет? Возьми то, что собирался заплатить мне, и потрать на себя.
Егор даже с качелей спрыгивает.
— Нет, так нечестно! Деньги твои, ты их…
— Мы договаривались о пожирании, — перебивает Вик. — Я не выполнил условия — значит, денег не получаю. Точка.
Покусав губы, Егор нехотя кивает — и Вик, заметив наползающую на его лицо тень, подхватывает под руку.
— А теперь давай-ка провожу: прогулка наверняка кучу сил отобрала.
Егор опирается на подставленное плечо, и Вик, запомнивший дорогу, уводит его домой.
Вот бы больше никогда не встретиться!
«Ты меня возненавидишь: я ничего не заработал».
Вик качается на качелях на той же площадке. Торчат изо рта клыки, пальцы кончаются когтями, хтоническая сторона густой тенью маячит за спиной. Никто сюда не сунется — и отлично, хочется побыть одному.