— Когда все лягут спать, ты приди ко мне... Или лучше приходи сейчас, после ужина. Да сделай так, чтобы никто тебя не заметил. Понял?
— Понял. j
— Придешь?
Фунтик потупился и едва слышно ответил: «Приду...»
— Ну, а теперь ступай скорее в столовую,— уже громко проговорил инспектор.— Бурсаки съедят всю кашу без тебя...
Когда Фунтик и инспектор ушли, из ближайших дверей показалась торжествующая физиономия Епископа. Он подслушал весь разговор.
— Так вот оно как...— прошипел Епископ, направляясь к столовой своей развалистой походкой.— Ловко...
Все время ужина Епископ хранил упорное молчание и ни на кого не смотрел.
— Чего ты надулся, как мышь на крупу? — спрашивал Епископа Шлифеичка.— Погоди уксусом-то торговать...
Епископ величественно промолчал, набивая рот гречневой кашей.
После ужина, когда бурса разошлась по спальням, Епископ с таинственным видом сообщил Патрону:
— Вот, иди сюда к окну и смотри во двор.
— Да чего я там не видал? — окрысился Патрон.
— Говорят тебе: смотри...
На дворе делалось уже темно. Патрону скоро надоело неподвижно сидеть на подоконнике, и он начал обнаруживать признаки крайнего нетерпения. Но в момент, когда Патрон готов был уже совсем оставить свою позицию, Епископ многозначительно ткнул его в бок и прошептал:
— Видишь?
— Вижу...— прошептал Патрон, провожая глазами маленькую фигу¬ру, которая осторожно кралась около стены по направлению инспектор¬ского флигеля.
— Узнал?
— Фунтик?
— Да...
Фунтик в это время боязливо оглянулся кругом и быстро исчез в две¬рях подъезда. Епископ и Патрон терпеливо ждали, когда он покажется обратно.
— Видел, как крался около стены-то? — спрашивал Епископ.
— Надо его хорошенько проучить...
— А вы с Атрахманом тогда еще заступались за него,— корил Епископ.
— Да ведь черт его знал, что он ябедник...
— А вот я так знал...
— Так бы и говорил раньше, если знал.
— Эй вы, полуношники, чего тут делаете? — окликнул бурсаков вы¬лезший из своей каморки Сидор.— Брысь в спальню!
— Молчать, гарнизонная крыса! — зашипел Епископ, вспомнив ко¬варное поведение Сидора.— Масло взял, подлец, а как больно драл... Мы тебе ноги переломаем, Сидорка. Слышишь?
— Масло я точно что получил... это верно,— сознавался Сидор, поче¬сывая в затылке.— Только мне инспектор тогда строго-настрого заказал отполировать вас начистоту... Уж я не виноват, братцы!
— Ах ты, кислая шерсть! Нет, брат, тебе теперь вот какое масло будем давать,— проговорил Епископ, показывая фигу.
— Что же, вам же будет хуже,— ухмыльнулся Сидор.— Ну, брысь по местам... Чего тут разговаривать попусту!
Епископ и Патрон все-таки дождались, когда Фунтик вышел от ин¬спектора и, крадучись, пробрался в свою спальню. Известие, что поймали ябедника, произвело поразительный эффект в Лапландии. Бурса, как оглушенная рыба, не знала даже, что следовало предпринять по такому исключительному случаю.
— Да ты расскажи, как ты их подкараулил? — догадались, наконец, спросить Епископа.
Рассказ Епископа только усилил впечатление. Очевидно, что здесь крылся целый заговор, а не случайная ябеда. Если Сорочья Похлебка обратился прямо к Фунтику, значит, он рассчитывал на него, значит, и раньше у них было кое-что. Бурса удивлялась собственному легкомыслию, а больше всего тому, как это раньше не подумала об этом и даже осмеяла мнительность Епископа. Чувство наболевшей злобы теперь нашло себе выход, и бурса наслаждалась перспективой возмездия.
Припомнили, кстати, разные случаи из прошлого, когда Сорочья По¬хлебка нападал на бурсу врасплох. Теперь было ясно для всех, как это происходило. Негодование росло с каждой минутой, и никто даже не задал себе вопроса, зачем звал инспектор Фунтика. Презрение к Сорочьей Похлебке было так велико, что все глубоко верили в самые несообразные и дикие предположения.
— Хорош, однако, гусь!..— с негодованием восклицал Патрон. Он в своем лице переживал все то несмываемое оскорбление, которое нанес Фунтик не только бурсе в ее настоящем составе, а всему прошлому бур¬сы, самым заветным и дорогим для нее преданиям.
— Что мы с ним будем делать? — спрашивал От-лукавого.
— Известно, что...
— Чугунный Апостол и Клешня одного ябедника завязали в мешок и вывесили на целую ночь за окно,— рассказывал Дышло. Он вообще в критических случаях жизни не столько полагался на собственную логи¬ку, сколько на силу прецедентов.— А другого купали в бочке с водой... Тут было и подох, да потом откачали.