Это произведение расширяет наше представление о творчестве талантливого де¬мократического писателя, подымающего взволнованный голос художника против та¬кой системы человеческих отношений, которая превращает человека в «самое страш¬ное животное», той системы, которая еще живет в мире капитализма.
Повесть публикуется по рукописи, (Хранящейся в Государственном архиве Сверд¬ловской области (фонд 136, дело 80), с исправлением ошибок переписчика — по авто¬графу, хранящемуся в Центральном государственном архиве литературы и искус¬ства. Пунктуация приведена к современным нормам. Очерк будет напечатан также Свердловским книжным издательством в сборнике неопубликованных произведений Д. Н. Мамина-Сибиряка «Худородные».
*****
Семья и школа
У меня был брат. Родители решили, что отдадут нас не в училище, а в гимназию. Это решение было объявлено нам с братом, и мы начали готовиться во второй класс гимназии. Около того времени к нам, в завод, приехал ревизовать приходское училище директор той гимназии, в которую мы готовились. Мой отец был законоучителем в этом училище, а потому ревизор обедал у нас. Отец рекомендовал ему нас, как будущих кандидатов во второй класс. Директор жал отцу руку и говорил, что очень будет рад видеть нас у себя в гимназии. Он даже обещал отцу, что вместо двадцати рублей за право учения он будет брать с нас только по пятнадцати. Директор уехал, мы были довольны таким участием с его стороны и с надеждой смотрели на будущее.
Однажды отец получил письмо. Он долго читал его вместе с матерью в другой комнате, но нам было слышно, как они о чем-то долго и горячо спорили. Наконец и нас вызвали туда же. Отец сидел на стуле у окна, мать сидела на диване, глаза у нее были заплаканы.
— Ну-с, так что же мы будем делать?— говорил отец, глядя вопросительно на мать.
— Я, право, не знаю, как лучше,— отвечала она тихо, не смотря на нас.
— Я не хотел их отдавать в училище, я готовил их в гимназию.
Мы с братом стояли у дверей и не понимали, что все это значит.
— Ну, куда вы желаете, в гимназию или в духовное училище?—обратился он к нам.
Мы переглянулись и ничего не отвечали.
— Дело в том,— заговорил отец,— что наш дедушка не соглашается с нами и не советует отдавать вас в гимназию. Значит, если я отдам вас туда, он не будет нам помогать, и мне будет нечем содержать вас двоих. Кроме этого, если я умру, то в гимназии вам не дадут готового содержания, и вы будете должны идти куда угодно, на все четыре стороны; в духовном училище в этом случае вас примут на бурсу и будут учить на казенный счет до окончания курса. Затем, содержание в гимназии гораздо дороже, чем в училище, и притом нужно платить за право учения. На все это нужно много денег, которых мне взять негде.
Мы слушали, плохо понимая суть дела, потому что не знали пока разницы между училищем и гимназией. Мать смотрела на нас, и слезы катились по ее щекам, она понимала эту разницу...
Совещание, происходившее в угловой комнате нашего дома, кончилось, и наша участь была решена окончательно, то есть вместо гимназии мы должны были поступить этой осенью в духовное училище. Я думал про себя, что везде люди учатся, значит, особенно беспокоиться не о чем...
Три летних месяца мы готовились вместе с Тимофеичем в пустой школе, наконец, подошли последние числа июля месяца.
В одно прекрасное утро на нашем дворе стояли два экипажа, совсем готовые в путь. В нашем доме была большая суматоха по случаю нашего отъезда. Лошади были запряжены, пожитки наши сложены. Мы отправились все в церковь служить напутственный молебен. О. дьякон, родитель Тимофеича, воссылал к небесам прошения о сохранении рабов божиих в путь шествующих. Рабы божии стояли на клиросе и пели. Тимофеич и брат смеялись и подталкивали друг друга во время службы. На меня молебен произвел сильное впечатление, и я молился от всего сердца, испрашивая себе всяких благ. Молебен кончился, дома уже все было готово к отъезду. Тимофеич ехал вместе с нами, его пришли провожать родные. Мы еще раз помолились вместе все. по русскому обычаю посидев несколько минут перед молитвой. Отец, брат и Тимофеич ехали на переднем экипаже, а я с мамой и братишком маленьким — на заднем. Посыпались прощания и всевозможные пожелания благ на Тимофеича и на нас. Мать Тимофеича стояла и тихо плакала, смотря на отъезжающее детище. О. дьякон тоже прослезился и утирался бумажным клетчатым платком, но с его лица все-таки не сходила улыбка.