Был на квартире Родиной один мальчик лет одиннадцати, способный и бойкий, отличавшийся сначала особенной неисправностью относительно исполнения своих обязанностей. Его прозвали Змеем. Змей поступил в одно время со мной в училище, следовательно, и он был новичок. У него не было матери, а отец как-то рано позаботился столкнуть его с своих рук. Попавши в училище, в руки таких педагогов, как Петрович и Благовещенский, мальчик потерпел замечательный метаморфоз, он превратился в совершенно другое существо. Он совсем потерялся и утратил, кажется, всякую мысль о том, что и он такой же человек, как и все другие. В несколько недель из бойкого, смышленого мальчика он превратился в какого-то зверька или, лучше, в собаку-пария, которую все бьют и гонят, которая опускает низко голову, поджимает хвое г и всеми силами старается избежать всякой встречи с живым существом. Таким же образом и Змей старался не попадаться на глаза Петровичу или благовещенскому, что в одной комнате сделать было довольно трудно. Подобное душевное состояние Змея доставляло последним неиссякаемый источник наслаждений. Сцены такого рода повторялись очень часто с очень небольшими ва риациями.
— Эй ты, Змей, иди-ко сюда, иди, братец!..— кричит, например, Петрович.
Змей подходит, Петрович хватает его за волосы и поднимает на воздух.
— Не буду больше, ей-богу, больше не буду!—пищит ни в чем неповинный Змей, болтая ногами, как повешенный.
— Чего не будешь? Ха-ха-ха!—заливается Петрович.
Змей продолжает пищать.
— Благовещенский, слышишь. Змей больше не будет!
— Чего не будет?—любопытствует последний, полнимая голову от своих записок по истории.
— Не знаю, он говорит — не буду.
— Так ты его, Петрович, встряхни покрепче, а то он. пожалуй, и в самом деле не будет.
Петрович усердствует, Змей кричит, как под ножом. Терпение Благовещенского, наконец, лопает, он бросает свою тетрадь и подходит к месту действия.
— Ты что тут кричишь, а? — задает он тоном выше .против прежнего. Змей молчит, потому что ему говорить
нечего.
— Ты, Змей, чего тут пищишь, а? — вторит своему другу Петрович, как будто нс его совсем дело.
Змей молчит.
— Ты чего на него смотришь, Благовещенский, вали...— поощрял Петрович.
— Так ты зачем кричишь, а? Ты тут скандал заводишь, а я за тебя должен отвечать инспектору?!
— Ха-ха-ха! — заливается Петрович.
— Что ты молчишь?— напирает Благовещенский на Змея.— Не хочешь отвечать? Не хочешь...
— Да вали ты его, Благовещенский, вали, чего ты на него смотришь... Ха-ха-ха!
— Вот тебе, чтобы вперед нс шалил!—говорит Благовещенский, отпуская первую затрещину. За первой следует ряд других, Змей едва держится на йогах.
— Держи голову прямо!— кричит Петрович.
Новая оплеуха, новый повод к удовольствию двух юношей.
— Ха-ха-ха!— поджавши живот, едва переводит дух Петрович.— Змею-то не нравится. Благовещенский, как ты его шлепаешь!..
— Так тебе не нравится!— И град оплеух неудержимо сыплется на Змея. Он стоит и не поворачивает головы, глаза сухи, только по временам верхняя губа судорожно подергивается.
— Ха-ха-ха!—указывает Петрович на Змея,— Змей-то смеется над тобой, Благовещенский, право!
— Так ты еще смеяться... Петрович, держи его!..
Петрович берет Змея за руку и зажимает, как в тисках. Благовещенский, разгорячившись, приходит в какое-то бешенство. Бесцельная, беспричинная ярость овладевает всем его существом, и он устремляется на беззащитного Змея. Долго таким образом тешатся друзья, пока не устанут, пока со смеху не заболит живот у Петровича, пока не надоест Благовещенскому. Кончат, пойдет Змей на свой ящик, возьмет книгу', раскроет ее и сидит таким образом долго-долго... Что думал в такие минуты Змей?