— Нет.
— А вон отец Максун так делает всегда. Купит полштоф, нальет в деревянную чашку, накрошит ржаного хлеба, да ложкой и ест.
— Ишь ты, до чего человек может дойти,— удивляется Патрон,— надо уж будет когда-нибудь попробовать. А ты пробовал?
— Пробовал, да вырвало.
— А ты, Варава, захватил инструмент-то?
— Как же без него, вот он.— Варава достал из кармана громадных размеров табакерку из бересты. Эта табакерка была сделана иждивением всей бурсы и была известна всему училищу. На ее боках красовалась надпись по-гречески: «Для табака».
— Ну, братие, вкусите и видите, яко благ господь к нам грешным.
Bce пользуются случаем, и начинается нюханье. Каждый старается вынюхать больше другого.
— Что, Ермилыч, хорошо?
— Отлично,—едва мигая глазками, говорит Ермилыч.— А мы этим зельем будем потчевать, кто вздумает ночью спать,— смеется.
Полштоф распит, рюмки лежат на боку, по столу валяются объедки колбасы и корки черного хлеба. Свеча нагорела, но никто не снимает нагара. Одна группа поместилась около стола, другая на ящиках около печи. В комнате страшно накурено, идут разговоры.
— Приезжает это инспектор к Захару на квартиру,— повествует Варава,— дело было вечером, поздно. В комнате учеников нет. Где? Спят на сарае. Инспектор — туда. Выходят рабы божии, а в сарае-то накурено, хоть топор весь. Ну-ка ты, Захар, говорит инспектор, дохни, говорит, на меня. Захар дохнул, инспектор только головой покачал. Принесите мне, говорит инспектор, розог, я хочу, говорит, расправиться с вами по-семейному. Принесли виды. Ложись, говорит инспектор, Захару. Разлегся на полу Захар в собственной квартире, и отодрал его инспектор. Нисколько не больно, говорит Захар, только стыдно было, потому хозяйская стряпка в щелку смотрела.
— А вчера инспектор перехватил записку у Дышло. Этот Дышло с какой-то горничной связался и написал ей записку. Милая моя, пишет Дышло, чтобы наша любовь не рассохлась, как старая кадочка... Инспектор и перехватил ее, да и прочитал всем. А сам спрашивает Дышло: как старая кадочка, говоришь, а? Я, говорит, задам тебе великолепнейшую порку, вот тогда забудешь про любовь.
— А знаете, братцы, что этот Дышло делает?
— А что?
— У них в огороде растет береза. Дышло залезет на эту березу да оттуда прямо на брюхо и падает.
— Не может быть!
— Я сам видел.
— Да как он себе печенку не отшибет?
— А черт его знает. Отчаянная башка!
— А что, братне, еще по одной грянем?
— Грянем, братцы!
Новый полштоф является на столе при помощи рыжего. Он стоит и смотрит на старших.
— Иди-ка, сюда,— подзывает его Варава. Рыжий подходит. Варава ставит его перед собой, наводит средний палец руки и спускает в лоб. От первого щелчка рыжий сильно покачнулся, со второго он полетел, как сноп, на пол. Варава славился в училище тем, что с двух щелчков одним пальцем десятилетний мальчик падал на пол.
— Что, хорошо? — спрашивает добродушно рыжего.
— Больно,— отвечает тот, потирая лоб, на котором образовались две красные вздувшиеся полосы.
Густой дым стоит в комнате. Второй полштоф начинает разбирать всех. Вон Петрович сидит в углу на своем ящике, глаза у него слипаются, он потирает руками. На губах иногда появляется что-то похожее на улыбку.
— Давайте, братцы, напоим Змея?—заявляет он, глядя в землю.
— Давайте.
Змея достали, подали ему рюмку. Змей выпил и поморщился.
— Что, хорошо?
Змей улыбнулся.
— Другую ему.
Другую выпил Змей.
— А теперь?
— Теперь хорошо.
Какое-то дикое беспричинное веселье начинает овладевать всеми. Начинается пение, крики, дикие возгласы. Шиликун заунывным голосом читает над покойником...
Эх, барыня, не могу, сударыня, не могу Наступил комар на ногу...—
напевает Ганька Гарин, покачивая в такт белобрысой головой.
— Грянь, белокаменная, грянь...— поощряет Патрон.
Благовещенский ходит по комнате, размахивает руками, сосредоточенно выговаривает вполголоса:
— Веселится небо...— претерпех до конца и смятохся.
— Ты что тут бормочешь?—пристает к нему кто-то.
— Уйди, убью!— кричит Благовещенский, вытаращив глаза.
— А я вот выставлю тебе зубы-то, так и узнаешь, каково заживо человека убивать...
— Уйди!..
Опьяневший Варава обнимает Патрона и густым басом гудит ему прямо в ухо:
Выпьем, что лп, Коля, с холоду да с горя Говорят, что пьяным по колено море...
Патрон приложил одну руку к щеке и помогает Вараве:
— П-по колено м-море...—выговаривает он пьяным языком.
— Варава! Спой Владыку!
— Не его, а бар-раву!..— кричит Патрон.