— Не сули журавля в небе, а дай синицу в руки,— говорил нам Игнисов, покачивая с самой иезуитской улыбкой своей головой.
Сострить или сделать что-нибудь оригинальным образом— было дело Игнисова. Так он задал нам на первый раз сочинение: «Идеал грязи».
Своими остротами и всевозможными выходками он наводил невольный страх на новичков, хотя для первого раза и дали ему отпор.
В первый класс своего преподавания Игнисов раскритиковал для первого раза наши фамилии. Одного не оказалось в наличности.
— Где?— обвел очками всех.
Никто не отвечал.
— В воздушном пространстве?
— Да.
Перебирая список, он дошел до знакомой фамилии.
— И еще Колышков?
Колышков замялся, кровь прилилась к лицу.
— Это последний брат?
— Последний.
— А много ли всех?
— Шесть, я седьмой.
— То-то я помню бесчисленное множество Кольнико-вых. Ничего, порядочная семейка; садитесь, пожалуйста.
После переклички Игнисов прочитал свою лекцию нам. Мы, как настоящие дикари, развеся уши, слушали его простую, толковую речь. Нам казалось удивительным, что люди могут говорить в классе таким простым языком.
— Ну-с, повторите,— обратился он к бывшему Вараве. Варава поднялся, но повторять ему было не суждено,, потому что он не ожидал, что его спросят.
— Ну-с, осчастливьте вашим ответом?
— Изящное...
— Вы видали когда-нибудь изящное?
— Нет.
— И вам никто не рассказывал?
— Нет.
— Как вы думаете, что же это такое: зверь какой, что ли?
— Нет.
— Что же такое?
— Изящное...
— Ну, изящное...
— Изящное...
— Изящное, изящное...
— Изящное...
— Ну, словом, изящное и есть то самое, которое вы не
знаете.
Варава потупился.
— Впрочем, продолжайте.
Варава начал продолжать. Игнисов отвернулся лицом к окну. Кто-то подсунул Вараве учебник, и он начал по писанному, как по сказанному. Страничку прочитал Варава, половину другой и остановился, потому что Игнисов все молчал.
— Что остановились? Читайте, читайте,— улыбался Игнисов своей змеиной улыбкой.
Варава даже посинел от стыда.
Был еще довольно оригинальный профессор, которого все называли Тессарой или Тессаракандой, что по-гречески значило сорок. Кто и почему дал профессору такое название, история умалчивает, но профессор существовал, существовало и прозвище. Тессара по наружности походил на тех чиновников, которые сначала желтеют над бумагами, потом зеленеют и, наконец, принимают какой-то желто-зеленый цвет лица. По характеру Тессара был воплощенной флегмон, говорил в нос, едва поворачивая языком и еще реже поворачивая головой. Говорили, что в семейной жизни и вообще в сношениях с людьми — это прекрасный человек. Те же семинаристы, которым приходилось иметь с ним дела, хвалили его. А за то в классе, на уроке, не было скучнее его особы. Одно то, какой зайдет в класс, производило неловкое впечатление. Притом профессор имел скверное обыкновение вызывать к столу, тогда как все другие спрашивали за партой, что не в пример было удобнее. Профессор никогда не вставал со своего кресла, случаи такого вставания были крайне редки, а вызывались обыкновенно какими-нибудь особенными обстоятельствами или необходимостью усмирить кого-нибудь, или когда члены профессора окончательно немели от неподвижного сидения. Свою апатию он нагонял и на весь класс, так что с его приходом всеми овладевала невыразимая тоска, но профессор продолжал свое дело, то есть из минуты в минуту продолжал тянуть из нас душу.
— Колосов, — прогнусит он, нагнувшись низко над тетрадками. — Переведите мне, что следует дальше.
Колосов перебирает то одну строчку, то другую: он не слушал, на чем окончил его предшественник. Тессара, как аллигатор, смотрит своими бесстрастными зеленоватыми глазами.
— Вы не слушали?
— Нет, я слушал.
— Так что же не читаете?
— У меня другого издания текст.
— Возьмите того, по которому вы слушали.
— Я по списанному.
— Ну, возьмите тетрадку.
Колосов идет за парты, кто-нибудь дает ему свою тетрадку и, между прочим, показывает, откуда нужно начинать.
— Не так, — слышится опять невообразимо сухой и какой-то деревянный голос профессора. Колосов поправляется.
— Не так, — невозмутимо гнусит профессор. — Вторая поправка.
— Не так.
Колосов встает в тупик, потому что переводил на все возможные способы и дальше пикнуть не знает.
— Не так, — невозмутимо смотрит на него профессор. Еще отчаянная попытка со стороны Колосова.