— Целая батарея!..— улыбался Иван, расставляя бутылки по столу.
— Вот приедет Тессара, задаст она вам... — смеялся Миша над нашим замыслом.
— Ничего не задаст, Мишенька, будем хитры, как змеи, и чисты, как голуби.
— Увидим, братцы.
На именины, как водится, собрались друзья и приятели, и загорелся пир. Сначала пили наливку, потом перешли к простому, далее следовал кабацкий ром, самая злейшая и вонючая одуряющая жидкость, ничего общего не имеющая с тем, что продается под именем рома в погребках и что под этим именем привыкли понимать все порядочные люди.
— Это, братцы, гром... Стукни-ка! — говорил Сенька, поднося Ивану рюмку рому.
— Боюсь... — недоверчиво посматривал Иван на поднесенную рюмку.
— Да ну тебя, не будь хуже бабы... Понимаешь.
Иван выпил.
— А вот этим закуси. — Сенька поднес Ивану рюмку наливки.
Иван выпил.
— Вот друга я люблю, зато уж чванных не терплю,— заплетавшимся языком выговаривал Сенька.
Я по каким-то неизвестным причинам люблю смотреть, как пьют и наблюдать далее, как вино постепенно действует на человека и, наконец, лишает его разума. Вот Иван выпил и закусил, и жутко ему с непривычки, в голове тяжело, на желудке черт знает, что делается. Жажда не жажда является, а пить хочется: посидел Иван еще минут десять и потянулся за второй рюмкой.
Выпьем, что ли, Ваня.
С холоду да с горя.
Говорят, что пьяным По колено море..
пел Сенькаг покачиваясь из стороны в сторону. Он начал пить недавно, всего несколько месяцев назад, но он не любил останавливаться на полдороге.
— Пьяница ты эдакая...—тряс его потихоньку Миша, улыбаясь своей вечно добродушной улыбкой.
— Ничего, Миша, смалкивай... Нас тоже не скоро оплетешь...
— Что говорить!
— Ты не смотри на меня, что я пьян... Это только сегодня, потому нельзя — именинник...
— Ладно, вижу, что хорош.
— Ты не подумай, Миша, Сенька-то ведь себе на уме.
— Знаю, знаю.
— Его ведь на кривой-то кобыле не скоро объедешь... Д*да!
— Не объедешь.
— Потому не лыком шиты.
— Не лыком.
— Да ты не смейся, чтоб тебе пусто было.
— Зачем смеяться: по Сеньке и шапка. Иди, вон приятель сидит, ишь, как назюзюкался, нос-то, как вишня...— И Миша, подвел Сеньку к Луке, сидевшему на сундуке и легонько покачивавшемуся из стороны в сторону. Лука, немного подпивши имел обыкновение каким-то хитропростодушным образом улыбаться в свою чалую бороду, точно он этим хотел сказать, что меня-де не проведешь.
— Где приятель?
— Вон, вон, что рыбу-то по сухому берегу ловит...— смеялся Миша, указывая на Луку.
— А... это тараканья-то сила, что три года у моря сидела да погоды ждала.
— Кутьехлеб!..— улыбался Лука, протягивая свои объятия к Сеньке.
— Комаров-то, Еруслан, нет здесь, силы мои не с кем тебе померять...— подзадоривал Сенька.
— Иди-ка, я тебе поразомну косточки...
— Изволь... О дружба, это ты...— охватывал Сенька здоровенную шею Луки, стараясь стянуть его с ящика.
— А докажи ты мне, почему дважды два четыре, а не пять, и единожды один — один, а не два. Докажи! — брал Иван на абордаж кого-то из математиков.
— Ээ, Пал Петрович, пирог-то поспел...— гнул Лука Сеньку калачом.— Доволен ли, сердешный...
Иван совсем опьянел, брови сдвинулись, лицо смертельно-бледно. Поспелов еще предлагал пропустить одну. Иван не согласился, а Поспелов выпивал, на него вино почему-то не действовало, кроме разве того, что он с каждой минутой краснел все более и более.
— Вот ты, Иван, пьян...— говорил сам с собой Иван, закрыв глаза.
— То есть маленько выпил...— вставляет Поспелов, закусывая жареной картофелью.
— Напился ты, Иван, как сукин сын, как сапожник,— продолжал Иван корить себя.
— Совсем не как сапожник...— улыбался Поспелов, подсаживаясь к Ивану побеседовать.
— Ну и доволен, значит... доволен...
— Известно, доволен, потому пити — веселие Руси.
— Не может без того быти...
— Знаешь, Иван: и пити вмерти, и не пити вмерти, так уж лучше и пити, и вмерти...
— Как сапожник нарезался, а! каково? — удивлялся Иван.— Как стелька, до положения риз, а сознание не потерял, все чувствую и понимаю, только в лучшем виде, да! Просветлел, значит.
Я тоже не отставал от других и пил кабацкий ром, который нестерпимо жег мои внутренности. В голове шумело, я подошел к зеркалу и посмотрел. Глаза навыкате, веки покраснели, лицо припухло, глаза блестят лихорадочным светом,— да я пьян, не хуже Ивана, но еще в полном сознании.