Ольга Клюкина
Художник и его мамзель
Глава первая
Цветовое пятно
Люба сидела на скамейке и задумчиво делала прутиком волны в луже: туда-сюда, туда-сюда…
Утром в будний день в городском сквере было пусто, а после дождя еще и мокро. Ни стариков, ни детей – никого. За деревьями, покрытыми первыми листочками, мелькал лишь ярко-синий свитер художника.
Иногда Люба поднимала голову и смотрела, как он смешно прыгает возле своего мольберта. То с одной стороны к нему подскочет, то с другой.
Как петух – только синий.
В детстве она тоже как-то покрасила своего котенка синькой, чтобы сделать его красивым, голубеньким, но он после этого убежал. Или кто-нибудь украл, польстившись на редкую породу? Интересно было бы посмотреть, как новые хозяева его потом купали-полоскали…
В голову, как назло, лезла всякая белиберда. Люба уже заметила, что, как только она настраивалась подумать о серьезных жизненных вещах, у нее сразу что-то случалось с головой, наступало полное отупение.
А ведь она нарочно с самого утра пришла в сквер, чтобы принять важное решение. И мысленно дала себе слово, что ни за что не сойдет с этой скамейки, пока что-нибудь не придумает.
Но вместо этого гоняла в луже волны и вспоминала о голубом котенке.
Признаться, Люба даже не заметила, в какой момент художник развернул мольберт в ее сторону и начал, как бешеный, приплясывать на месте, размахивая своей кисточкой.
Люба сразу же поправила распущенные волосы, перекинув их на плечи, и сделала отрешенное, глубокомысленное лицо. Пусть она получится для вечности красивой и загадочной. Желательно – в профиль.
Но думать после этого стало еще труднее. С одной стороны, Любе было приятно быть моделью и представлять себя загадочной, прекрасной незнакомкой. Но художник явно мешал ей сосредоточиться. Если бы он хотя бы не прыгал, а спокойно стоял на одном месте!
К тому же на небе снова собрались дождевые тучи, становилось холодно.
Ему-то хорошо плясать, а она запретила себе вставать с места, прежде чем…
«Разомну немного ноги, а потом опять буду думать, – решила Люба, поднимаясь со скамейки. – Надо же посмотреть, как я там получаюсь».
Она подошла к художнику и заглянула к нему через плечо: на холсте была какая-то сплошная мазня. Среди разноцветных пятен с трудом можно было угадать деревья и скамейку, а на том месте, где сидела Люба, стояла большая красная клякса.
Стоило ей тогда так стараться?
К тому же вблизи оказалось, что свитер у художника дырявый, весь словно пробит бандитскими пулями, и сильно перепачкан в краске. А сам он – вовсе не так молод и хорош собой, как показался издалека: в рыжеватой всклоченной бороде художника уже поблескивала седина, лоб прочерчивали две глубокие морщины.
Но самое главное, что он даже не взглянул в сторону Любы, а продолжал с довольным видом ставить на холсте свои цветные кляксы.
– Алло! – позвала его Люба. – Эй, у вас спички есть?
– Нет, – односложно отозвался художник, по-прежнему не поворачивая в ее сторону головы.
– А я-то думала, вы мой портрет рисуете…
– Что? Портрет? Да нет, я сейчас вообще не рисую портреты.
– Только эти… пейзажи, да? – с трудом припомнила Люба нужное слово.
– Ну, если можно так выразиться…
– А чего же тогда ничего не похоже? Не поймешь, где у вас тут деревья, где кусты…
– Пейзажи, но только… в метафизическом смысле. А спичек у меня нет, нет… Не курю я, девушка, нет, правда не курю.
Люба почувствовала, что он кочет поскорее от нее отделаться, но мстительно продолжала стоять на прежнем месте.
Художник быстро на нее взглянул и сказал:
– Вам скучно, да? Знаете, давайте вот как сделаем: я сейчас закончу и подойду к вам, тогда мы обо всем поговорим. Но я, девушка, был бы вам очень благодарен, если бы вы еще несколько минут посидели на той же скамейке. Как, кстати, вас зовут?
– Кстати, Любовь! – сказала Люба с некоторым вызовом. – Имя у меня такое – Любовь.
Как раз с этого имени когда-то у них с Денисом и завязалось знакомство. Сначала начались всякие шуточки, намеки… Типа любовь бывает разной и все в таком же духе. А потом оказалось, что и на самом деле – любовь.
– Любовь… Да, это концептуально, – пробормотал художник, с прищуром разглядывая свой холст. – Так вот, Любочка, мне хотелось бы все же сохранить это цветовое пятно.
Цветовое пятно! В другое время после таких слов Люба развернулась бы и вообще ушла из сквера. Но сейчас она вспомнила, что дала себе слово не уходить со скамейки до тех пор, пока не придумает, куда, собственно, ей дальше идти.
Вопрос по-прежнему оставался открытым.
Но все-таки ей сильно не понравилось, как разговаривал с ней этот драный художник. Снисходительно и без всякого интереса. Как будто перед ним стояла не молодая цветущая девушка, а какое-то непонятное существо.
Одернув на ходу свою красную модную курточку, Люба вернулась на скамейку. Но даже этот короткий путь она постаралась пройти вызывающей походкой фотомодели – от бедра.
Пусть никто не думает, что она раздавлена и уничтожена.
Впрочем, никто ничего такого и не думал. Когда Люба приземлилась на скамейку, она увидела, что художник даже не глядел в ее сторону. Он стоял, задрав голову, и внимательно изучал гнездо на дереве. Ворон, что ли, считал?
Люба положила ногу на ногу (для его цветового пятна это не имело никакого значения!), достала из сумки сигареты и зажигалку.
Вообще-то она не хотела курить, тем более с утра ее почему-то слегка мутило. Но сейчас Люба нарочно вставила себе в рот дамскую сигарету с ментолом и прикурила, слегка морщась от дыма.
Денис всегда говорил, что сигареты помогают сосредоточиться, а именно этого ей как раз и не хватало.
Если вспомнить, Денис многому старался ее научить. Например, однажды он целый вечер старательно объяснял, что от проблем нужно не отворачиваться (они от этого никуда не исчезают), а уметь разбирать «по позициям» и разыгрывать из своей жизни что-то наподобие шахматной партии.
Жаль, что Люба тогда плохо вникала в его рассуждения, почти что не слушала, а просто любовалась его лицом. Денис сидел на диване, и свет от ночника падал на его щеку, высвечивая черный, какой-то бездонный глаз…
Она тогда сидела и думала: интересно, а каким Денис будет в старости? А она сама? Неужели теперь ничего этого не будет?
Итак, позиция первая. Месяц назад (а точнее – тридцать шесть дней!) Денис уехал в какую-то срочную командировку и с тех пор ни разу не дал о себе знать, даже не позвонил.
Позиция вторая. Недавно один из лучших друзей Дениса (знаем мы таких товарищей!) посоветовал Любе как можно скорее навсегда о нем забыть и уж тем более не поднимать никакого шума. Он намекнул, что Денис сам об этом просил, уехав далеко и навсегда, и вообще, его друг говорил какие-то странные вещи, но Люба была так расстроена, что ничего толком не поняла.
Позиция третья. Одна из бывших сотрудниц Дениса (знаем мы таких сотрудниц!) прозрачно намекнула в разговоре, что Денис накануне отъезда собирался жениться и что-то такое говорил о свадебных кольцах.
«Не исключено, что он с молодой женой как раз отправился в свадебное путешествие за границу, – сказала она, притворно вздыхая. А потом прибавила: – Хотя – кто знает? Может, у него давно где-нибудь были жена и дети? Нам-то ведь они не докладывают».
Позиция четвертая. Три дня назад ее вежливо попросили уволиться из фирмы, в которой работал Денис и где она несколько последних месяцев числилась не поймешь толком кем. При этом ей ненавязчиво предложили освободить так называемую ведомственную квартиру, которую фирма держала для своих ценных сотрудников, к числу которых, разумеется, принадлежал и Денис.
Позиция пятая. Оказалось, что Любе ничего не принадлежало в этой шикарной квартире, кроме сумки с пожитками. Молодой человек, который следил за тем, как она собиралась, не разрешил взять с собой даже шампунь из ванной, а снова бережно поставил пузырек на полочку. Для следующих ценных сотрудников и, так сказать, их верных подруг.