Очевидно, поняв, что я не доставлю ему удовольствия молить о сохранении места во флоте, адмирал нахмурился. Затем он пожал плечами и продолжил:
— Я бы тебя вышвырнул, будь на то моя воля. Но ее нет.
Он, казалось, был этим фактом невероятно разочарован.
— Кроме того, думаю, ты еще пожалеешь, что я тебя не списал вчистую. Может, даже избавишь меня от бумажной волокиты и сам подашь в отставку.
В его голосе прозвучала надежда. Но, несмотря на мои фаталистические размышления, в отставку я подавать не собирался — ни за что не доставлю ему такого удовольствия.
— Твое новое назначение уже отправляется на твой имплант. Мы посылаем тебя в систему Герсон.
Хм-м. А может, стоит пересмотреть свое отношение к отставке. Герсон был дырой космотрасс, подмышкой прометеанской территории. Система находилась на краю освоенного человечеством космоса. Она в прямом смысле граничила с ничем. А потому там никогда ничего не происходило. На полноценную военно-космическую станцию она не тянула. И все же это, наверное, было лучше, чем пуля в лоб… но лишь самую малость.
— Примешь командование «Персефоной», — продолжил он, и на его слишком уж правильных чертах впервые проступила улыбка.
Ну вот и все. Теперь это назначение определенно проигрывало избавлению вселенной от моего жалкого существования. «Персефона» была не кораблем, а ходячим анекдотом. Последний уцелевший ракетный фрегат класса «Посейдон», провальный эксперимент по созданию малых кораблей для расширения зоны патрулирования Прометеанского флота, — эксперимент, который продлился ровно до тех пор, пока первые «Посейдоны» не показали себя во всей красе на ходовых испытаниях. Они были ужасны. Мало того что их экспериментальные ионные двигатели оказались настолько ненадежными, что больше ни на один флотский корабль их не ставили, так еще и скудное вооружение с крохотным боезапасом ракет делали их практически бесполезными в бою с противником крупнее мусоровоза. Да и то, для верности желательно было, чтобы мусоровоз уже имел повреждения и шел на автопилоте — это хоть как-то уравнивало шансы «Посейдона».
«Персефона» была старухой еще в те времена, когда я выпускался из Академии. И репутация у нее к тому времени уже сложилась. Какое бы назначение ни получали мы с однокурсниками на свою первую практику после выпуска, присказка всегда была одна: «Что ж, могло быть и хуже. По крайней мере, не на „Персефону“».
Хуже того, «Персефона» была таким маленьким кораблем с таким крохотным экипажем — даже при полной загрузке на «Посейдоны» вмещалось всего две дюжины человек, — что капитанского мостика там был достоин в лучшем случае лейтенант-коммандер. А я был полным капитаном.
Посыл был ясен. Флот хотел избавиться от Брэда Мендозы. Но меня не собирались просто списать, позволив мирно кануть в небытие. Меня хотели унизить на прощание.
Я по-прежнему молчал, и, когда я так и не клюнул на наживку, чеширская ухмылка Олифанта наконец сползла с его лица. Это была маленькая победа.
— Вон, — наконец бросил он. — Чтобы через час тебя уже не было на планете, курс на Герсон. Свободен.
Я поднялся. Кое-как отдал честь — от оцепенения у меня не осталось сил ни на почтение, ни на дерзость — и повернулся, чтобы уйти.
— Ах да, Брэд… — его голос заставил меня замереть на месте. Я обернулся и встретился с тяжелым взглядом старика. — Перестань звонить Карле. Она больше знать тебя не хочет. Понял?
Я не нашел слов и лишь молча кивнул, после чего снова повернулся к выходу. Паршиво, когда один из высших адмиралов флота ненавидит тебя до глубины души. Еще паршивее, когда он твой тесть… ну, бывший тесть.
Глава 2
Мой новый начальник меня ненавидит
— Сэр, стыковка со станцией «Герсон» через двадцать минут.
Я приоткрыл один глаз, разглядывая молодого матроса третьего класса, который только что растолкал меня. На самом деле я не спал, но притворяться спящим — отличный способ избежать общения с экипажем и немногочисленными пассажирами этого небольшого транспорта, три дня тащившего меня через прыжковое пространство к внешним рубежам человеческой территории.
Они все меня осуждали. В самом начале пути я пару раз ловил на себе шепотки и косые взгляды рядовых. Конечно, они могли обсуждать мою небритость или мятый китель. Но я не мог отделаться от чувства, что они знают о моем новом назначении и от души веселятся за мой счет.