— Но, дорогой Йегер, что ей там делать?
— Она могла бы переночевать в хижине Грённели.
— Такой утомительный путь! Бездорожье, дикие места!
— Она сможет проехать верхом далеко за луга. Вороной уверенно ходит по горным тропам и вброд через речки, а я отлично доеду и на Соловом. — Капитан уже загорелся мыслью взять дочку с собой. — Конечно, дитя мое, ты поедешь со мной. А ты, мать, собери-ка нам еды в дорогу, да побольше. Завтра ровно в пять утра мы выедем из дому… Выше к нам присоединится Трунберг с лошадью, и тогда, Грип, вы тоже сможете ехать верхом.
Грип радостно гонялся за Йёргеном по двору. Наконец он поймал мальчишку и посадил его на подоконник раскрытого кухонного окна.
Капитан засучил рукава рубашки. Он медленно поднимался по склону; его затылок стал темным от загара, а красное, разгоряченное лицо от напряжения покрылось потом.
Впереди неторопливо шли навьюченные лошади. Ингер-Юханна сидела на Вороном. Капитана сопровождали крестьяне. Солнце так пекло, что они сняли куртки и несли их на палках, перекинутых через плечо. Когда капитан останавливался, чтобы сделать зарисовку или набросать кроки, они услужливо показывали ему границы владений, объясняли все подорожные приметы.
Накануне они переночевали в пастушьих хижинах Грённели; встали в пять утра, чтобы произвести все необходимые обмеры, а потом двинулись дальше по альпийским лугам, перемежающимся с низкорослым ивняком. Лошади не спеша прокладывали себе путь в густой высокой траве, то и дело переходя вброд все одну и ту же петляющую горную реку.
После очередного крутого подъема путники снова сделали небольшой привал, чтобы дождаться Трунберга, который появился на тропе, но далеко внизу.
Капитан вытащил свою подзорную трубу и, быстро оглядев слепящие ледники, которые издали казались похожими на молочное море, направил ее в долину…
Крупные капли пота покрывали его лоб и веки; вскоре окуляр подзорной трубы запотел, и капитану пришлось протереть его своим большим чесучевым носовым платком.
Потом он положил подзорную трубу поперек спины вьючной лошади и долго разглядывал что-то внизу.
— Там, к западу от пустошей Бреккстад, я вижу какие-то двигающиеся точки. Должно быть, это все же те хуторяне из Ронгнели, а? — сказал наконец капитан.
Крестьянам, к которым он обратился, стоило только заслонить рукой глаза от солнца, чтобы увидеть, что это были их противники, направлявшиеся к Тискеванне — месту их завтрашней встречи, но они оказались достаточно хитры, чтобы льстиво сказать в ответ:
— Что за удивительная труба у господина капитана!
Во время таких походов помимо топографических съемок обмеряли и крестьянские пастбища, и все хуторяне, выступающие как спорящие стороны, обхаживали капитана, предупреждая все его желания. Это исключительно уважительное отношение, которым он пользовался в таких случаях, было для него неотделимо от посещения гор и составляло одну из его основных летних радостей…
— Что, рыбку ловили, Трунберг? — крикнул капитан, как только голова рыжего коня унтер-офицера показалась на повороте тропы. — Как будто форели? Свежие?
— Утреннего улова, господин капитан.
Капитан взял у него из рук связки рыб и посмотрел им под жабры.
— Да, что и говорить — видно, только из речки.
Унтер-офицер снял фуражку и обтер лоб и голову.
— Ну и пекло! Прямо клади рыбу на скалы — спечется! На всем пути мог бы печь, с самой долины, — сказал он.
— Ах, какая форель! Поглядите-ка вот на эту, Грип. Весит никак не меньше трех фунтов.
— Мать честная! — воскликнул вдруг унтер-офицер, вытягиваясь по стойке «смирно». — И фрекен тоже здесь!
Ингер-Юханна повернула лошадь и подъехала поближе, чтобы полюбоваться блестящими, в красную крапинку, рыбами, нанизанными на прутик и подвешенными к седлу.
Старый Ларс Оппидален, тот самый крестьянин, который потребовал, чтобы произвели новый обмер лугов, пересчитывая форели, тихонько провел своими заскорузлыми пальцами по руке Ингер-Юханны.
— Неужели и это превратится в прах! — проговорил он в глубоком изумлении, восхищенно глядя на девушку.