— А фогт-то, говорят, собирается снова жениться.
— Да?
— Я слыхала, он теперь днюет и ночует у Шарфенбергов. Должно быть, у него виды на младшую дочь?…
— Не знаю, не знаю… Прощай, Ранди.
Капитан так поспешно выскочил из комнаты, что зазвенели шпоры, а сабля так и запрыгала у него под плащом. Он добрался до своей лошади, ни разу не оглянувшись по сторонам и не отвечая больше на приветствия. Прежде чем сесть в коляску, он надвинул на лоб кивер:
— Спасибо, Халвор. Дай мне вожжи. Ну, ты, пошевеливайся!
Лошадь попыталась было заартачиться, но он ударил ее кнутом, и она побежала резвой рысью, да так, что доски заборов замелькали у него перед глазами, словно барабанные палочки.
В этот тихий туманный, осенний день скотина то и дело забредала на проезжую дорогу.
Свинья, которая бежала впереди его коляски, привела капитана в страшный гнев:
— Эй ты, черт бы тебя подрал, убирай-ка свои мяса с дороги! — И он полоснул свинью кнутом по спине. — А тут еще и эта чертова корова разлеглась посреди дороги! — крикнул он, злобно стиснув челюсти. — Что ж, если ты, скотина, не намерена вставать, то пожалуйста, мне недолго на тебя и наехать.
От бешенства он потерял всякое самообладание и наверняка наехал бы на корову, если бы она в последнюю минуту вдруг не вскочила. Корова отпрянула в сторону так неожиданно, что лошадь в страхе рванула и коляска капитана едва не опрокинулась.
— М-м… М-м… — пробормотал он, немного придя в себя. Он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на корову, на которой так и не удалось выместить свою злобу. — Ну… Пошла, пошла, подлая тварь! Если оглянешься еще раз, я тебе все кости переломаю. Ну… Ну… Поживей поворачивайся, ты еще у меня узнаешь, что такое горы, дружок!
Он чувствовал себя в этот день плохо, потому что был с похмелья, но сам понимал, что причина его дурного настроения была совсем иная.
Приехав домой, где все с нетерпением ждали его после столь длительного отсутствия, капитан вышел из коляски мрачный как туча.
— На, Ула, почисть коня как следует, только сначала вытри ему спину соломой. Сделай все как положено и накрой его попоной, слышишь? А то я так гнал на подъеме… Добрый день, мать, добрый день. — Капитан торопливо поцеловал жену. — Да, да, все в порядке. — Он снял плащ и кивер. — Пусть Марит отнесет чемодан и саквояж наверх, в спальню, чтобы не валялись на лестнице. Да, да… Мне изрядно досталось за это время. — Он холодно взглянул на Тинку, которая попыталась к нему приласкаться. — Положи саблю на место и отнеси портфель в спальню.
Сам он сперва зашел в кабинет, чтобы просмотреть полученные за это время письма, а затем отправился в конюшню проверить, хорошо ли Ула позаботился о черном жеребце.
Отец был что-то не в духе, это было ясно.
Мать с боязливым, озабоченным лицом издали следовала за ним, а Тинка бесшумно выходила и входила, не нарушая молчания.
Когда он вернулся из конюшни, ужин был уже на столе: селедочный салат со свеклой, яйца и рюмка водки. На второе подали варёную форель и пиво в бутылках.
Пожалуй, отец не остался совершенно равнодушным к хорошему ужину, однако он продолжал хранить молчание. На тщательно обдуманные вопросы матери он отвечал односложно.
— Говорят, фогт собирается снова жениться, вернее это уже точно, — сообщил он наконец первую приятную новость из внешнего мира. — На младшей дочке Шарфенберга.
Воцарилось глубокое молчание. Но на лице Тинки промелькнуло что-то вроде радостного удовлетворения, и она начала есть с большим аппетитом. Мать и дочь сразу почувствовали, что причину дурного настроения капитана нужно искать в этой новости.
— Вот везет же человеку с дочерьми! Бине скоро станет женой священника с хорошим приходом, а Андреа выйдет теперь за фогта… Быть может, ты, Тинка, со временем получишь у них место гувернантки или экономки и сможешь заработать себе на кусок хлеба. Ведь Андреа не будет слишком утруждать себя хозяйством — денег у нее хватит.
Тинка залилась краской и уставилась в тарелку.
— Да, да, мать, так всегда бывает. Как аукнется, так и откликнется.
Больше до конца обеда никто не проронил ни слова, а когда Тинка убрала со стола и вышла, мать только сказала:
— Бедная Тинка.
Капитан обернулся и, скрестив на груди руки, негодующе посмотрел на жену:
— Ну, знаешь! После того как он послал ей этот замечательный зонтик и вообще все лето осыпал ее всевозможными знаками внимания, она могла бы хоть как-то выразить ему благодарность и ответить любезностью! Будь я в это время в Гилье, так бы и произошло. — Гроза надвигалась. — Но ведь у меня дома, оказывается, не взрослые женщины, понимающие, что к чему, а глупые гусыни… Андреа Шарфенберг не заставила себя дважды просить, — добавил он, когда Тинка снова вошла в комнату, так, чтобы она услышала.