Но ответ был «нет» – она не может остановиться. Она должна оставаться под наблюдением. Большой Брат зачищает толпу, своевременно ликвидируя безумие. А сейчас здесь развелась изрядная грязь, требующая уборки.
– И что мне с вами делать? – спросил Мишкин, устраиваясь поудобнее в кресле. Он скрестил ноги и снова положил ее историю болезни на колени.
«Набить из меня чучело и поставить на каминную полку», – хотела она ответить, но вместо этого выдавила робкое:
– Не знаю.
Сьюзан впилась ногтями в ладони, ей был ненавистен звук гнусавого голоса доктора, она избегала его взгляда, с интересом изучая названия книг на полке: «Сознание, настроение и безумие», «Исследование биполярных расстройств», «Женщины и безумие».
– Мы здесь для того, чтобы это выяснить.
Она дошла до «Смерть и умирание», «Человек, который принял жену за шляпу», «Эго и подсознание».
Мишкин вздохнул, встал и подошел к столу.
– Я собираюсь прописать вам новые лекарства.
Он взял блокнот для рецептов и принялся что-то в нем царапать.
– Мне нужно знать, сколько дней вы не принимали депакот и паксил и сколько дней принимали оксиконтин.
Он писал и говорил, не глядя на нее, задумчиво поджав губы.
– Я вам говорила, – раздраженно ответила Сьюзан, уставившись окно. – Один день.
Внизу по двору ходили взад-вперед врачи и, как она предполагала, пациенты.
– И еще вечером до того, кажется. Так что… не знаю… может, двенадцать таблеток оксиконтина? Приняла, а может, и нет. Потому что меня стошнило.
Она с надеждой посмотрела на доктора, а он покачал головой и поправил очки на своем носу.
– Почему я должен вам верить? Вы всегда говорили, что можете солгать в этом вопросе.
– Я лгу до тех пор, пока не скажу правду, – напомнила она, словно это было общеизвестно, словно об этом знал весь мир, но доктор почему-то забыл. – И я ненавижу лгать. У меня плохо получается, поэтому я посредственная актриса.
Она уставилась на свои обгрызенные ногти, будто пыталась прочесть на них какой-то сложный текст. Мишкин снова пристально посмотрел на нее, она беспокойно заерзала под его всезнающим испытующим взглядом, ей снова захотелось, чтобы эта затянувшаяся встреча закончилась.
– Вы же понимаете, что мне следовало бы сообщить Лиланду о вашем рецидиве. – Он сказал это серьезно, слегка приподняв брови, то ли расслабившись, то ли для пущего эффекта.
Сьюзан вся обратилась во внимание, ее спина выпрямилась, глаза наполнились горячими слезами – от этой угрозы выплеснулись на поверхность все подавленные эмоции, она пришла в ужас от возможных последствий разоблачения. Последствий, которые могли отнять у нее Хани. И, что еще хуже, последствий, которых она более чем заслуживала. Она понимала это и знала об этом с самого начала, и ненавидела себя за это. А теперь возненавидела и Мишкина.
– Клянусь, я буду хорошей, – застонала она, наклонившись вперед. – Пожалуйста, если вы расскажете Лиланду, он заберет Хани, и тогда…
– Я сказал, что мне бы следовало. – Мишкин устроился поудобнее в кресле. – Я не сказал, что сделаю это. Все зависит от вас и от того, как вы себя поведете. Если вы станете вести себя благоразумно и будете принимать лекарства, тогда вам не о чем беспокоиться, верно?
Теперь делать то, что доктор прописал, для нее не просто приказ, это должно стать ее религией. Господь, бог наш, властью своего лечения пошлет святое войско и очистит ее от грехов, что укоренились в ней, избавит от грядущих разрушений, аминь. Она станет новой певицей госпелов – только петь не будет.
Собрав остаток покорности, все тайные резервы послушания, она выполнит новые предписания и вернется к порядку, дюйм за дюймом, настроение за настроением, день за днем, делая все возможное, чтобы обрести спасение, она будет ходить к Мишкину, мыть голову и посещать Анонимных алкоголиков.
Ее план – она должна работать как хорошо смазанная машина. Машина в идеальном состоянии.
Злобные цыплята
Она знала, что должно случиться что-то ужасное. Ошибка исключена. Такое, от чего тускнеют цвета, покрывается грязью все, к чему ты прикасаешься, то, что доводит до истощения и лишает жизненных сил. Возможно, это просто заслуженная взбучка. Взбучка, которая уничтожит ее. Слишком поздно говорить кому-то, что теперь она будет хорошей, – ее обещания запоздали. Злобные цыплята нашли свой насест. Все, что ей оставалось, – постараться принять это, как мужчина. Вот только какой?