Пелузо, неспособный на неожиданные всплески энергии, старательно выводил вперед Вандеривера — товарища по команде. Остальные, уже распределив роли на последнем километре, гнали, кто как мог.
Смертному, а тем более двоим, невозможно покрыть двадцатиметровый разрыв при столь умопомрачительной скорости. Невероятно, невыполнимо. Десять гонщиков закончили состязание практически одновременно. Победил Вандеривер, следом за ним пронесся короткий пестрый хвост из разъяренных чертей на машинах — мельтешат натруженные ноги, выписывают зигзаги колеса, блестят вспотевшие тела… И где-то поверх этой суматохи парят два спокойных орла, Этторе и Акил. Расслабленные, с грациозно изогнутыми спинами, уверенно рассекающие воздух. Есть фото, на котором вы можете увидеть, как их передние «трубки» целуют велосипед Пелузо в точности над финишной прямой.
Страшно представить, какую же скорость они должны были набрать под конец, если на лету обогнули с обеих сторон гусиное стадо спринтеров и через двадцать метров промчались мимо самого Вандеривера, воздевшего руки в победном жесте. Знаете, от подобной аккуратности — если оставаться в рамках того, что называется «справедливым арбитражем» — волосы на затылке поднимаются дыбом.
Азафран, как всегда, старался поддерживать патрона в хорошем расположении духа. Если вдуматься, унывать-то было не из-за чего. В Альпах Акил пришел четвертым, а именно одной минутой и пятнадцатью секундами позже Тисса. Многие и не мечтают о подобных результатах. К тому же в гонке у Бесансон Саенц явил прямо-таки пугающие запасы сил и выносливости, разметав лидирующую группу, словно кучу осенних листьев.
Только, на беду, почти все сказанное относилось и к Барису. Разница между ними возникала разве что во время спринта по ровной местности, да и то на несколько молниеносных секунд — вперед вырывался то один, то другой. Пройдя Альпы плечом к плечу, прославленные гонщики финишировали вместе; Этторе отстал буквально на мгновение.
— В чем дело, шут тебя дери? — осведомился Патруль, когда друзья удалились в свой номер.
Это было после ужина, в течение которого команда, по обыкновению, собиралась обсудить тактику предстоящего этапа. Акил предпочел отмолчаться, проявив полное неуважение, если не презрение к товарищам.
— А чего там, поеду за хозяином, и все.
Целый вечер Саенц «шутил», что, мол, Барис — хозяин, а он — безвольная тень. Теперь же, развалившись на кроватных подушках, он развивал свою блестящую идею.
— Видишь ли, я тут долго размышлял. Знаю, ты сейчас прикинешься, что это заумь собачья, в смысле — план, в котором все участвуют, кроме меня. Какой-то дьявольский розыгрыш. Думаешь, бред? А я не могу разрубить этот логический узел, хоть ты тресни…
— Акил, дружище, если логика завязывает жизнь узлом, разруби его.
— Да-да, именно. Как раз таких слов я и ждал от участника плана. Хочешь, напишу все твои реплики заранее? Вы, наверное, полагаете, будто бы такое огромное число заговорщиков и есть великое доказательство моей ошибки, а по-моему, таких доказательств не существует вовсе.
— Чтоб я сдох. Акил, да разве можно вообще обосновать при помощи умозрительных утверждений, что ложь — это ложь?
Саенц на минуту задумался.
— Вот чему они тебя научили… Хорошо же. Например, человек не способен быть в двух местах сразу. Ты, Патруль Азафран, находишься здесь. Следовательно, если кто-нибудь вздумает утверждать, что ты сейчас в Сибири, я с легкостью опровергну его ложь.
— Интересно. А почему человек не может быть в двух местах одновременно?
Акил сердито нахмурился:
— По определению. Не может, и все. Человек и есть существо, которое ежели где-нибудь и обретается, то только там и никак не в ином месте. — Он сверкнул глазами, раздувая ноздри.
Когда на Саенца накатывает, спорить с ним бесполезно.
— Ладно, так что ты хотел сказать? — кротко спросил Патруль.
— Я принял решение. Во-первых, запомни: я не сумасшедший. В смысле, не тронутый. Не псих то есть.
Тут он повернулся к товарищу, прислонился спиной к стене, поджал колени к подбородку и скорчил самую ужасную гримасу, на какую был способен.
Представьте, что на ваших глазах ангел преображается в беса. Губы и щеки старчески сморщились, нос превратился в свиное рыло, правый глаз выпучился, точно фарфоровый шар, готовый выпасть, а левый задергался в узкой и влажной щели. Азафран подскочил от ужаса. Акил залился здоровым, жизнерадостным смехом, которого в последнее время так не хватало его близким. Правда, на лицо гонщика быстро вернулась привычная тень.