Когда-то в студенчестве я чётко представлял себе будущее телефонии: в двадцать первом веке каждый будет подключён сразу ко всем людям планеты. Одновременно. Едва возникнет желание пообщаться с кем-то конкретным, а он уже отвечает:
― Привет, старик, чего тебе?
― Да, так, ― говорю, ― скучаю по телефонам-автоматам.
― Что вдруг?
― Как это, что? Помнишь ночь, мороз минус двадцать пять, зубами заледеневшую варежку снимаешь, ещё тёплый палец вставляешь в стылый жестяной диск и крутишь по часовой. Обратно диск возвращается неохотно, он замёрз. Но можно его подтолкнуть. Здорово же! Мне тогда было восемнадцать. И любимой ― столько же. И тому гаду, моему другу, что ответил «Алё!?». Вместо неё. Кстати, передай поклон супруге, хорошо выглядит. Это приятно, восемьдесят лет прошло, а она до сих пор наша с тобой ровесница.
― Хорошо, передам. Ты почаще напоминай, что счастливый избранник ― это я. А то можно забыть. Ведь полчаса прошло с твоего прошлого звонка.
Такими диалогами я отвлекал себя от мороза, одиноко возвращаясь домой по ночному городу Свердловску. Варежка не согревала безнадежно стынущую руку. Спросите меня, отчего я не позвонил любимой тремя часами раньше, с домашнего? Невозможно. Дома мама. А позвонил бы, вполне мог стать тем счастливчиком, кто первым сказал: «Алё!?».
Где сегодня фразы типа: «Я так волновалась, весь вечер не отходила от аппарата». Или: «Звоните ему поздно, когда он будет дома». Или: «Муж не может сейчас подойти к телефону, а шнур, простите, к нему туда не дотягивается».
Но мы отвлеклись от темы. Зачем человеку два телефона? Не говорите мне о тарифных планах, я изучил вопрос, выгоды нет. Но ведь ходят, мерзавцы, с двумя, и нет уже моих сил терпеть это.
В те пещерные времена, когда спутники связи летали редко, а мамы были высокие, купить право на владение домашним телефоном было нельзя, но можно было встать в очередь. И лишь тогда официально начинать ждать. Мама ждала три года. Наступил день, когда нам разрешили внести двадцать пять рублей в кассу.
Автоматические телефонные станции, какие сейчас стоят на столе у каждого менеджера, занимали огромные здания, понятно, что строили их не спеша, проблем хватало и без телефонов, и без моей мамы. Страна устремилась в будущее, связисты не успевали тянуть за ней тяжелые кабели. На всю нашу пятиэтажку выделили три телефонных номера. Это похоже на то, как если бы сегодня на дом выделили три сим-карты.
Когда в 1973 году нам поставили телефон, я сразу стал лучше учиться. Можно было позвонить Лёше и спросить про домашку. У Лёши была сверхспособность, он всегда знал, что задали, и не скрывал это от обычных людей. Сегодня вечерами я смотрю на младшего сына, как он мучительно вспоминает своё домашнее задание, и мне очень хочется позвонить Лёше.
В те годы прогресс шёл черепашьими шагами и часто останавливался отдышаться.
Домашние телефоны с определителем номера появились в 1987 году и сразу завоевали наши сердца. Новые аппараты были кнопочными, что потребовало от бабушек точности попадания, тогда как от дедушек уже давно ничего не требовалось. Такие телефоны делали частники из ворованных на заводах микросхем. Это было здорово. Случился прорыв, сравнимый по эмоциям с первым полётом в космос. Теперь ты мог увидеть, с какого номера тебе звонят. В мире, где ничего не менялось десятилетиями, определитель номера стал знамением технической революции. Напомню, большая часть телевизоров в том мире была от природы чёрно-белыми, двухпрограмными ящиками. Когда сегодня я пеняю детям: «Опять в ящик уставились», ― они меня не понимают.
Дома у мамы телевизионные каналы переключались плоскогубцами, и под каждый канал мне приходилось вручную настраивать рогатую домашнюю антенну. Действие вполне себе магическое, нетривиальное, зависящее от степени возмущения магнитного поля Земли. Задняя крышка телевизора всегда стояла отдельно ― требовалось часто втыкать и вытыкать диодные лампы. Помню красную надпись на кинескопе: «Осторожно! Напряжение 25 000 вольт». Из нас двоих в семье это мог делать только мужчина лет десяти.
Если бы мне тогда сказали, что в будущем у кого-то будет два карманных телефона, я бы ответил, что не люблю тупую фантастику. Скорее уж, ― добавил бы я, ― телефон вмонтируют в космический шлем, и с него можно будет позвонить даже в Москву. А в карманах будут лежать ключи от звездолета.
Не помню, как именно, но я повзрослел и пошёл на завод инженером. На большом заводе всё было большое, даже телефонный справочник внутренних заводских номеров. Я иногда его открывал на первой странице, где значился генеральный директор, представляя, что там когда-нибудь будет крупно впечатана и моя скромная фамилия. В нашем отделе работала взрослая женщина, я её хорошо помню, она знала этот справочник наизусть. Стоило сказать: «Седьмой цех, главный механик», ― и она автоматически отвечала: «7=14=8». Сейчас бы это назвали голосовым помощником. Её долго не отпускали на пенсию.