— И еще кое-что, ребята, — Кристина наклоняется к мальчикам и крепко обнимает обоих. — Мне совсем не нравятся эти байки про монстра, о котором говорят. Теперь гулять будете только до восьми.
— Ну мам!
— Никаких «мам»! Скажи им, Сереж!
— Да-да, дети, мама права, это важно…
Довольная Кристина уже собирается уходить, но вдруг останавливается возле лестницы.
— Кстати, пока не стемнело, сходите к Олесе? Чья сегодня очередь?
Мальчики тут же переглядываются и выкрикивают хором:
— Славы!
— Сени!
— Опять вы начинаете, да? Не могу, сил моих больше нет! Сереж, ну скажи им!
— Да, дети, слушайтесь маму, — доносится вяло откуда-то снизу.
Поняв, что от мужа особой помощи не дождаться, Кристина разводит руками.
— Ну чего ж она вам так не нравится? С Олесей и говорить-то не нужно! Просто попросите килограмм картошки, полкило огурчиков и зелень для салата. Ну? Сеня, давай ты.
— Но мам, я же в прошлый раз ходил…
— Не “мамкай”! Ты у нас любитель отлынивать, давай-давай! Все запомнил?
Приунывший Сеня медленно ковыляет в сторону оранжевых ворот, пока брат, тихонько хихикая, провожает его силуэт взглядом из окна.
Слава подождет. Погуляет во дворе, потом незаметно прошмыгнет за дом, к слепой зоне, где распиливал оконные решетки вор. И спустится в подвал — единственное место, до которого не дошли руки родителей. И вряд ли дойдут — и без того на даче места много. Внутри пахнет сыростью и плесенью — Славе нравится.
Он включает свет — единственную блеклую лампочку, болтающуюся на веревке в центре, и направляется в самый конец помещения. К его коробке с сокровищем.
Вокруг — до сих пор не выкинутый строительный мусор, старые сломанные ролики, маленький трехколесный велосипед, тюки с детскими вещами, хлам. Всякая всячина, которая никому из буржуйского семейства никогда больше не понадобится.
И раз заходят сюда редко, можно и присвоить нетронутую «землю», пока все заняты собой, верно? Поэтому подвал официально принадлежит только ему! Ему одному, никому больше!
Славу еще с детства тянуло в мир животных.
Как поведут себя стрекозы, если тем оторвать крылья, как будет корчиться мышь, когда ее бить палочкой и как она сама же и вылезет из норы, если после этого предложить ей еду…
Слава наклоняется к коробке, припрятанной в углу под старыми газетами, и ныряет в нее рукой, вытаскивая мышь.
«Сдохла, что ли? Жаль, — разочаровывается, сдавливая мертвого грызуна в руках, чтобы убедиться, что он не шевелится. — Оказалась слишком слабой… подвела природу. А ведь природа — такая необычная штука! Если у одного в программе — летать, а у другого — плавать, то как же интересно будет поменять таких местами!»
Не расстраивается, находит рядом друга-паука, и засовывает руку в карман.
— У меня для тебя кое-что есть, приятель…
Достает из кармана полуживого шмеля и кидает пауку в сеть. И смотрит. Внимательно смотрит, как тот набрасывается на подарок, как вертится вокруг него, обматывая паутиной.
«Надеюсь, Хворост настоящий. Очень, очень, очень надеюсь. Уж я бы изучил этого неведомого природе зверя, насколько бы он не был страшен. Конечно, может оказаться, что Хворост — не вор, Тима с Аленкой мозговитые, лабуды не скажут… Но кто знает, насколько Хворост умен? Раз ни разу не дал себя поймать, оставляя после себя лишь слухи?»
Слава будет терпеливо ждать. И готовиться к этой долгожданной встрече.
А пока — возвращается к себе в комнату. Через полчаса, когда начинает темнеть, обнаруживает, что Сеня до сих пор не вернулся, но родителям этого не сообщает. Кажется, те вообще забыли, что послали сына за продуктами, полностью погрузившись в готовку ужина — стейка на гриле с овощами.
Значит, не заметят и Славу, вышедшего вновь наружу и скрипнувшего короткими входными воротами? Надеется, что так оно и будет.
Слава бредет вперед и затаивается в сухой траве у пустыря возле Бочки. Ждет. Высматривает брата.
«Чего он тянет, сказали же до восьми дома быть. Чтобы сам Сеня, да ослушался маму?»
Темно. Слава едва видит собственные руки благодаря далекому кривому уличному фонарю возле дома участкового и свету луны.
Тихо. Притаился даже ветер. И Бочка рядом настораживается, стараясь не скрипеть своими шумными балками. Только сверчки стрекотом шепчут, а мошкара молча набрасывается на голые плечи Славы — чешется.
Вдруг Слава слышит крик. Короткий, но пронзительный, пробивающий до дрожи. И тут же дергается с места, оглядываясь, расчищая на ходу сухую мешающую траву руками, пытаясь понять, откуда доносится звук.
Видит несущегося к нему Сеню со стороны болота, сжимающего пакеты с картошкой и огурцами у груди.