Нина Игоревна вдруг отстраняется, поднимается с кровати и начинает озираться по сторонам, задерживая взгляд на открытом платяном шкафу. Бледнеет вместе с Аленкой.
А та смотрит то на бабушку, то на шкаф, пытаясь понять, в чем же дело.
— Что ты слышишь, ба? — дрожащим голосом шепчет Аленка.
— Хворост... точно он! И ночью жизни мне не давал, и сейчас вот.... скребется. Специально, чтобы на нервы мне подействовать. Тьфу на тебя! — эмоционально в конце сплевывает Нина Игоревна, и покидает комнату, оставив внучку наедине с собственными опасениями.
Аленка ничего не слышит. И даже не хочет ничего слышать. Проскальзывает вслед за бабушкой на кухню и захлопывает дверь в комнату, поворачивая защелку.
— А чего ты дверь-то закрыла? — без притворства удивляется Нина Игоревна.
— Так Хворост же там, ты же сама сказала!
— Ну, Хворост, и? — как ни в чем не бывало продолжает бабушка Аленки.
— Не волнуйся, ба, он пока там будет сидеть, оттуда никуда не денется! Подождём, пока мама приедет? Или сразу побежим Виктору Михайловичу докладывать?
— Ха-ха, вот глупости какие! Не придумывай! — улыбается бабушка Аленки. — Ну, Хворост, и Хворост, чего теперь? Комнаты лишиться предлагаешь? Сдвинь защелку обратно.
Аленка ничего не понимает. Кажется, пытается доказать бабушке очевидное:
— Так ты же сама аж из комнаты выбежала из-за этого!
— Аленушка, девочка моя, он не вылезет. Тю, уж я-то знаю. Сидеть будет до ишачьей пасхи, заставит меня всю известись, распереживаться, а не вылезет.
— Но почему?!
— Ох, Аленка! Сколько раз такое было, знаешь? Миллиона мало будет! Вот я и плюнула на него и на его выходки. И ты плюнь!
Нина Игоревна двигает внучку в сторону и сама открывает дверь. Даже внутрь заходит, садится в кресло, и продолжает вязать жилетку из шерсти.
— Это все ерунда, Аленка. Вот тогда, в прошлом году, осенью, было хуже. Тогда от него было не спрятаться… Тот запах гари и визжащие свиньи… Даже когда их режут – они и то тише себя ведут. А в тот день совсем по-другому они визжали… по-человечески…
Сегодня Аленка решает спать на чердаке, на твердом матрасе с несвежим бельем, что осталось еще со времен отъезда мамы-Маши. Вдыхает ее запах, обнимая подушку, и думает: «Какой же все-таки странный выдался день!»
13. 2010. Участковый
О произошедшем забывают быстрее, чем хотелось бы Аленке.
И все в «Сопротивлении» снова смеются, резвятся и ведут себя так, как будто ничего и не было.
Да и Аленка сама не замечает, как ребят быстро прощает. А чего ей дуться? Лето и так слишком короткое, чтобы тратить лишний месяц на обиды, ссоры и бойкоты!
Но однажды Тимка не выходит на улицу. На вопрос «почему» отвечает Славе, что заболел воспалением легких, говорит, перекупался в бассейне. Но Аленка не верит. Будь оно так на самом деле, Тима бы до последнего строил из себя здорового, лишь бы не валяться как истукан в постели, плюясь в потолок от безделья. Поэтому Аленка решает проведать друга в этот же день. Прощается с остатком «Сопротивления» раньше обычного, когда еще и пары часов не проходит с обеда, и направляется к тупику, что лежит по левую сторону от Аленкиных голубых ворот, и по правую — от дачи буржуев.
Иногда Аленка забывает, что Тимка живет дальше всех ребят — тот обычно сам стучится либо к Аленке в ворота, либо к буржуям, но никак не наоборот. И если считать участки только по обе стороны дороги, что тянутся от Калитки, въезд в дачный поселок, то дача его бабушки с дедушкой — крайняя.
Тимку легче отнести ко второй половине села, где живут преимущественно Постоялые. Там и церковь своя, и редкие кружки творческой самодеятельности с песнями и плясками, и даже школа. Но от этого сам Тимка ближе к Постоялым не становится — не знает он из местных никого так же, как и Аленка, не считая Олеси, Нины Игоревны и Алсушки.
Вечерами оттуда часто доносится лай уличных собак, а днем слышно, как позвякивают гнилые заколоченные дощечки на окнах заброшенных дач — шалят домовые.
От обилия деревьев, в этой части села мрачнее, чем на пустыре у Бочки. В эти места листья не дают прорваться солнечному свету. И соседи более тихие.
Но больше всего настораживает дом отца Алсушки, Эдика. Аленка всегда ассоциирует людей с цветом их входных ворот, даже на невзрачных металлических может подобрать подходящий оттенок из палитры, но вороты Эдика сплошь обвиты зеленым плющом, поэтому не понять, что скрывается за ними.
А подкрадываться, пролазать рукой сквозь растение, Аленка не хочет.