Вот стоит уже около Тимкиного палисадника. Елки растут зеленые, под ними земля еще даже влажная — видно, как Тамара Ивановна гонит внука за шлангом каждое утро.
Но где же сам внук сейчас, спрашивается?
Уже собирается постучать в зеленые ворота, как слышит позади эмоциональное:
— Черт, да чего же я такой рукожопый!
Аленка проходит политые елки да устремляет взгляд на развилку — поворот влево после тупика и Тимкиной дачи. А там, на перепутье двух дорог, разделяемых одинокой березой, сидит на корточках Тима. Нахмурив брови, все фыркает и возится с деревянной дощечкой кривой прямоугольной формы.
— Тима, что это ты делаешь? — со спины подкрадывается. Но Тима занят делом так, что даже не отвлекается на то, чтобы от неожиданности испугаться.
— А ты не видишь, что ли? Табличку прибиваю.
— И зачем?
— Чтобы было чем заняться.
Молчат. Перебивает лишь стук молотка о гвоздь и шелест трясущейся березы. По земле рекой течет краска белила с кисточки, а на самой табличке высыхает свежая надпись: «Направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — смерть свою сыщешь».
— Оригинально, — с иронией в свойской манере поддевает друга Аленка. — Ничего лучше придумать не смог?
Но Тимка не реагирует. Даже выбритой на виске молнией не сверкает — одаривает Аленку только черным затылком с едва отросшими концами. Обрушивает на несчастную березу финальный удар молотком и кладет его рядом с кисточкой.
— Знаешь, почему я хочу найти Хвороста, Аленка?
Не оборачивается. И звучит серьезно.
— Ты хочешь найти Хвороста? Впервые слышу!
Как бы подруга не разделяла меланхоличное настроение Тимки, тот все равно продолжает:
— Потому что как только начались слухи о нем, все как будто разом ополоумели. Поголовно изменились. И я уверен, что то происшествие с бассейном и Сенькой не произошло бы, будь в селе спокойно. Село уже не то, чувствуешь? Просто гулять даже как-то не хочется, становится не по себе!
Аленка просто кивает. Помнит, как говорила подобное еще в прошлом году, сразу после того, как навсегда уехал Ди Каприо. Тогда и изменился вкус у усиков винограда, и фальшивым казалось пение птиц, и все привычное вмиг стало незнакомым, как и ощущение присутствия как будто плачущего рядом села…
В тот момент, Аленка даже считала, что на один шажочек приблизилась к Постоялым. Но теперь это же и испытывает на себе Тима. Может, просто предчувствие? Или еще не заживший осадок после спасения Сеньки? Аленка не знает.
— Вот скажи, Ален, ты правда думаешь, что Хворост — неизведанный чудо-зверь?
— Не просто неизведанный. А чудо-зверь с мозгами!
— Да брось, Аленка, ты не можешь верить в эту чушь…
— Почему же чушь!
— Если в этом огромном мире даже Дед Мороз — фигня на постном масле, то какой-то там Хворост за два рубля — и подавно.
Аленка в возмущении разворачивает Тиму лицом к себе.
— Сам ты фигня на постном масле! Я сама Хвороста видела, ни капли он на человека не похож!
Опомнившись только через секунду, что эмоции взяли вверх, Аленка тут же отходит на несколько шагов подальше.
— Чего-чего? — Тима аж подскакивает, чуть не поскальзываясь на молотке.
— Ничего...
— Ты видела Хвороста?
— Угу…
— И не сказала мне?!
— Я вообще никому не сказала…
— Ну и молодец, черт возьми! А если бы с тобой, дурой, что-то случилось?
Аленка виновато опускает взгляд. А ведь действительно, та бы и дальше молчала, скрывая, что выходила с Хворостом на контакт…
— Так мы же запросто его найдем! На что он похож, Ален? Нам же нужно составить его фотопортрет, это облегчит задачу!
Тимка веселеет на глазах.
— Знаешь, я особо-то в детали и не всматривалась. Под впечатлением была. Силуэт мне показался его худющим, но и мощным одновременно. И...
— Э, не приукрашивай! Давай, как оно было!
— Ну, худющий был да, — рассуждает вслух Аленка. — Высокий явно, но он сидел, сгорбившись, кряхтел. Каждое движение с трудом ему давалось почему-то...
— Ясно. В теле дефект имеется. Дальше!
— Глаза очень выразительные! Он смотрел, и казалось, что весь мир разом...
— Алена, без приукрашиваний! Давай серьезнее!
— Да-да, прости, — хихикает девочка, сама понимая, что явно с описаниями перебарщивает. — Глаза... обычные. Грустные. Он тихо заплакал, когда увидел мои угощения, которые мы собирали для него в июне, помнишь?
— Мда, все еще хуже, чем говорят слухи. Хворост – бомж, который радуется подачкам... Идем. К Виктору Михайловичу. Ему рассказывать или нет — ты уж сама решай, но уж у него-то столько работы сейчас, наверное! Вся информация же первая к нему приходит! Глядишь, и выведаем чего-нибудь!