— Как, дядя Эдик?
— Хворост!
Аленка чуть не давится.
— Вай, интересное совпадение, да? — смеется Эдик, не прекращая суетиться и помешивать суп в казане на уличной кухне. — Вот Олеся — отличная баба, никаких претензий не имею. Но одно но. Говорю ей: че ты мне этих свиней пихаешь? Заведи баранов и продавай! Знаешь, какой джигяр получается тогда, у-у-у!
Эдик закрывает казан крышкой и присаживается напротив Аленки, пока радостная Алсушка почти с придыханием смотрит на новые игрушки. И Аленка не выдерживает. Рассказывает Эдику все, что думает.
— Дядя Эдик… Я переживаю за Марину, подругу мою. Она винит во всем Хвороста и думает, что он разрушил ее семью. Что он — катализатор всех ее проблем… я знаю, что вы хороший, но…
— Не то, чтобы это было твое дело, Аленка, но раз уж сказал «А», будет тебе и «Вай». Никому я ничего не изменял — и это правда. На развод Светка давно уже как подала, только дочке они до последнего не знали, как сказать. Тянучку свою начали еще до появления Хвороста… А со Светкой мы еще в молодости были знакомы, шуры-муры водили, да, но несерьезные. В твоем возрасте я был примерно. Но я сам ее бросил тогда. Потому что я выбрал выйти в люди и уехать из этого села… И вот, спустя столько лет, она прибегает ко мне, рассказывает все, вываливает, ну а я ей такой: «вай!» Но по старой дружбе успокоил, да спровадил барышню пойти и одуматься. А ничего у нас с ней не было, нет и не будет…
У Аленки аж на душе легчает. Вот оно все как просто! Завтра пойдет, поговорит с Моришкой, успокоит, и скажет, что все ее проблемы никак и близко не связаны с Хворостом. И если получится отговорить ее, то, может, сезон охоты на Хвороста придется и вовсе отменить?
— Ой, прости, Аленка. Что-то заговорился я, стемнело аж, а мастава все еще не готова… Тебя ругать дома не будут?
— Да не, — отмахивается Аленка. — В этом году тихо, спокойно, о Хворосте вообще ничего не слышно. Даже лимит бабуля не установила, говорит, гуляй до скольки хочешь!
— Вай, ну это не дело. Мало ли какие люди ночью не спят… Пойдем, провожу.
— Ну и куда вы пойдете? Хотите Алсушку бросить? Да еще и с готовящейся едой?
— Тоже верно…
— Спасибо вам огромное за разговор, дядя Эдик! Вы не представляете, как мне помогли!
— Береги себя, Аленка!
Уходит. Лунный свет освещает улыбающееся лицо Аленки. Раньше колебалась, мысли путались в сомнениях и непонятках, но теперь точно знает: все будет хорошо. И с ней, и с ее летом, и даже с Хворостом.
— Ба, я дома! — кричит Аленка, прикрывая дверцу голубых ворот. Мотает головой в разные стороны. Нину Игоревну не находит, хотя та обычно всегда хотя бы откликается. Пробки в ушах забило? Не слышит? Обходит терассу, сад, бассейн, обсматривает уличную кухню с мангалом и даже места скопления дров, где бабушка почти никогда не бывает. Но нет ее нигде. Может, душ решила принять? Или в доме сидит?
Аленка проходит в прихожую, вешает куртку на крючок.
Вот, Аленке опять хорошо на душе, весело! Она сможет забыть Тиму. Сможет растянуть остаток июля и августа, потому что впереди — долгое и беззаботное…
Лето…
Аленка натыкается на ногу, виднеющуюся на полу из-за приоткрытой двери в комнату.
Забегает внутрь и вскрикивает.
На линолеуме, распластавшись, лежит Нина Игоревна с распахнутыми в ужасе глазами и луже крови, с распоротым животом.
Ее зарезали в собственной комнате, когда она непринужденно вязала спицами носки.
Аленка опоздала.
19. 2011. Ночь
Хрустят веточки под ногами Хвороста, трава шелестит сухая, выгоревшая на солнце, а он никак устроиться все поудобнее не может.
Присаживается.
Вокруг него — всегда дрова. Где-то рядом остывает уличный мангал. В воздухе еще витает запах костра и недавних шашлыков.
Хворост облизывается. Принюхивается сильнее. Вдруг кто-то хоть кусочек для пробы на тарелочку положил, да и забыл, а? Вдруг кто-то и для него немножко оставил?
Нет, все убрали, гады. Мурашей боятся, ос. А то те как пристанут, так и гнезда свои куда-то поближе перенесут, а то и вовсе в доме поселятся. Продуманные дачники. Только одинокая кожурка от лука на цементном полу валяется, да и все.
Хворост вздыхает и ступает дальше. Ковыляет своими огромными лапами по сухой земле, приближается к дырявой калитке, нагибается, кряхтит, да пытается пролезть.
Трудно. Железки спину карябают, плечи, а горб все не помещается.
Но он протискивается. И обессиленно падает на мокрую после полива землю. Вдыхает летний запах сырости и поднимает голову к небу.
Видит «Большую Медведицу». Машинного стока здесь нет, небо чистое-чистое, каждую звездочку можно разглядеть, даже «Малую Медведицу», прищурившись, находит. А других созвездий и не знает… да и кто бы научил?