Прислушивается к приглушенным звукам. Не побоявшись, подходит. Решается. Медленно только, чтобы никого не напугать.
На этой даче живут близнецы – противные ребята.
Хворост их не любит и вообще старается всячески избегать. Да и не только их, а людей, в общем.
В двухэтажном домике с кривой крышей включен свет, на террасе суетятся, накрывают уличный стол, а кого-то как будто и не хватает…
В бассейне отражается его лысая голова, черные лохмотья, свет луны и вьющаяся над ним мошкара в хаотичном танце. А на лежаках целуется один из близнецов. С девушкой в мини юбке с классическим черным каре.
Хворост смотрит. Внимательно так, как будто своими маленькими глазами пытается запечатлеть каждый момент. Каждый кадр. Моргает да моргает, все чаще, как будто взглядом фотографирует.
Покарябанная спина начинает чесаться. Или это из-за приставшей мошкары?
Но он не отвлекается на зуд. Смотрит. Чем больше смотрит, тем сильнее сжимается его сердце. Тем сильнее чешется спина.
От зависти. От осознания, что у него этого никогда не будет.
От жалости к себе.
Оступившись, чуть не падает в бассейн. Отделывается легким испугом и задетым лежаком.
Хворост дергается от собственной неосмотрительности, пятится назад и прячется за керамической квадратной мозаикой высокого бортика бассейна.
Пронесло. Его не замечают.
— Когда мы поймаем Хвороста, Славка, я сделаю тебе… — что-то парню шепчет на ухо.
— А знаешь, что я сделаю?
— Со мной? — глупо моргает глазками девушка.
— С Хворостом.
— Что сделаешь? — теперь парень приближается к ней, говорит что-то вполголоса, и не сдерживает восторженный смех. Смеются оба.
Хворост разворачивается и ползет обратно. К калитке. Опять будет неприятно, даже больно, но он потерпит.
Когда вновь лезет через железки, мучаясь и извиваясь, Хворост вздыхает так томно и протяжно, что в его грубой хрипотце, вырвавшейся наружу, читается глубокая грусть. И сожаление.
И печаль, что собрана по крупицам как будто с самых укромных уголков вселенной.
Хворост плачет.
Тихо, неслышно, но так горько и истошно. Опять падает, рвет руками траву, но сжимает губы и качает головой.
Нельзя раскисать. Если он начнет себя жалеть — тогда уж и не остановится. Это как потянуть за тонкую петельку — тянуть, тянуть, идти за ней, пока та не приведет в бездонную яму, в темную пучину. А если уж окажешься там — все. Не будет конца. Расклеишься так, что доведешь себя до истерики. А истерика сменится отчаянием и неконтролируемой агонией. Кто знает, что выкинет в таком состоянии он тогда...
Поэтому Хворост смотрит на звезды. Прикрывает глаза, слушает стрекотание сверчков и приглушенное радио. Играет успокаивающий "Вернисаж" и убаюкивающий голос Лаймы Вайкуле.
И становится хорошо.
Сейчас, в эту самую минуту, он счастлив.
Нужно переждать еще пару часов, чтобы все улеглись спать, а потом и пристроиться на какой-нибудь даче. Чтобы поспать.
Но каждая минута что-то с трудом дается.
Ничего, спасут звезды. И мимолетное чувство свободы.
А если нежданно подкрадется мысль о возмездии? О мести к этому несправедливому миру? Поддастся ли сердцу он?
Но он сам во всем виноват. В том, что будет дальше — он знает.
Хвороста забавляет лето две тысячи десятого. Как мутирует его форма, как июнь заполняют сказки про умершего заключенного, виновного за убийство. Как июль славится сестрами-близняшками, которые спустя почти десяток лет так и не могут разделить участок дачи, оставленный им от матери. Общее собрание в июне две тысячи десятого становится для него лучшим цирковым представлением, когда все думают, что Хворост — обзавидовавшаяся сестра-близняшка богатой сестры. Август – мрачный Эдик, на которого то и дело кидают косые осуждающие взгляды, думая, что вор — он. А когда ворота Олеси закидывают яичными желтками, он тихо шепчет: "так ей и надо". И когда Виктор Михайлович, пытаясь его найти, тыкает пальцем в небо, сидя на месте, не удосужившись даже нормально поспрашивать соседей, которые сами к нему и приходят, он нарочно задерживается прямо возле его окон ночами, надеясь, что хоть так он его заметит. Но нет. Оказывается, участковый не видит ничего дальше собственного носа. Даже если Хворост встанет напротив его спящего тела с высунутым пивным пузом наружу…
Развлекательная программа Хвороста настолько разнообразна, что и по ночам есть чем заняться. Например, присматривать за Аленкой, девочкой, страдавшей лунатизмом. Она и днем его конфетами подкормит, и на жизнь пожалуется, и свои самые сокровенные желания поведает. Ему — выдуманному чудо-зверю без собственного имени, что носит кличку в честь щепки от дерева. Он — щепка, раздутая слухами до величественного многовекового дуба, ростом в сотни метров. Так переименуйте его! Не "Хворостом" теперь зовите, а "Дубом"!