Ржавые балки, обвитые виноградным плющом, заменяют крышу над террасой. И тут Аленка понимает, что за все это время была внутри оранжевых ворот только один раз — когда та споткнулась и проехалась лицом по асфальту, а Ди Каприо залечивал ее раны своим волшебным пением.
Не замечает, как ее укладывают. На чем — не знает, что вокруг — тоже. Но ей мягко и хорошо. Они почти спит. Глаза еле открываются, грузными камнями тянутся веки вниз.
— Не уходи, Хворост. Пожалуйста! — еле разборчиво просит. — Не уходи!
— Я еще здесь. Пока еще…
— Никаких «пока еще»! Ты не должен становится другим! Почему село взваливает на тебя деяния всяких придурков? Какое кому дело до слухов! Посмотри на себя! Ты, вон какой, как бабуля бы сказала, красаве'ц! Киркороковым будешь!
— Может, Киркоровым? — улыбается Хворост.
— Да не важно, Дима, хоть Пугачевой! А где твои волосы? У тебя же такие красивые были! Кудри блондинистые — прелесть!
Хворост сжимается. Прямота Аленки колючее проволоки. Но не перестает улыбаться.
— Олеся сбривает. Уже по привычке. Вначале голову мне мыла, но потом ей это надоело.
— Что с тобой случилось, Хворост?
— Вампир укусил, — отмахивается он. — Видимо, мутировал неудачно.
— Ди Каприо хотел обрести бессмертие?
— Да не, — на глазах увядает. Грустнеет. — Просто хотел хватать звезды с неба.
— Ну и как? — Аленка не замечает, как начинает всхлипывать. — Дохватался?
— Вообще нет. Ни до одной не дотянулся, но в этом и проблема, что до сих пор хочу. И однажды обязательно смогу. В следующей жизни, например.
— Но, все-таки, что случилось с Ди Каприо?
— Как же? Тот в конце «Титаника» утонул.
— И… и ладно! Других фильмов же полно! Посмотрим следующий!
— Ага. Сыграть тебе что-нибудь перед сном напоследок?
— Конечно! «Кустурицу»! С тех пор, как ты ее мне сыграл, я так ее и не разлюбила. Когда в плеере всплывает — всегда радуюсь, вспоминаю, как «чудесным образом» мне полегчало после падения носом об асфальт. А еще я ждала, очень ждала тебя! Чтобы вернуть куртку…
Засыпает.
Хворост будет охранять ее сны. Так же, как и охранял всегда. Но «Кустурицу» вновь так и не сыграет.
Аленка просыпается в четвертом часу после обеда у себя в комнате. Спала бы еще, если бы не раздался визг свиней, которых режет Олеся, что происходит всегда почти к концу июля. От этого звука не скрыться, за какими бы каменными стенами Аленка не находилась. Ее удивляет то, что в детстве она совершенно не обращала на это внимания. Потому что смех с «Сопротивлением» его заглушал? Или потому, что казалось, что так плачет Хворост?
И мухи жизни не дают – в это время они везде и повсюду.
Аляпистый шкаф стоит на месте, потолочник — тоже. И Нину Игоревну, видимо, все-таки удалось уложить на ее кровать — лежит, с закрытыми глазами, сложенными руками. Странно, Аленка несколько раз пробовала — никак не получалось.
И на полу чисто, хотя Аленка не помнит, чтобы вытирала пятна крови с линолеума. Только замечает, что голые пятки в грязи, а к входной двери ведет засохшая глиняная дорожка со следами ног.
Эти сны… они притягивают. Аленка уже и не вспомнит, что происходило в них, но точно знает, что ей было хорошо. И спокойно.
И благодаря им теперь она и не боится бабушку. Подходит к ней, лежащей на кровати, обнимает, немного плачет, и целует ее в лоб.
Она соберется и со всем справится. Одна, если рядом никого не будет. А помогут добрые сны…
Начинает свой путь с будки Виктора Михайловича.
На пути ей попадается разодетая Моришка, которая сама же Аленку и останавливает.
— Ой, случилось чего, да? — прилипает девушка. — У тебя на глазах все написано! Они у тебя не то, что впали, а подальше внутри глазниц спрятались, чтобы не казаться чересчур выпученными!
Аленка ей отвечает. Просто и без лишних эмоций: «Бабушку убили». Но тут же о сказанном жалеет, потому что Моришко жеманно начинает ее обнимать и трясти за плечи.
— Ого, видишь, Аленка? А я говорила. Я тебя предупреждала, а ты меня не послушала!
Аленка молчит. Лишь слезы глотает. Их так много, что лицо уже все чешется.
— А если бы ты с нами план придумывать начала по поимке Хвороста? Может быть, мы его и поймали уже давно?
— И это все, что ты скажешь? – хнычет Аленка.
— А чего ты еще хочешь?
Аленка молча идет дальше, пока Моришка продолжает ей вслед угрожать каким-то «планом».
«Сама играй в свои детские игры о Хворосте. Головы игрушкам не отрываешь — уже молодец. Твое личное достижение, Моришка».
Виктор Михайлович устало показывает Аленке язык. И когда делает попытку ее остановить и прогнать, Аленка на участкового не сердится. Лишь улыбается, и спокойно объясняет ему ситуацию. Смешнее смотреть на то, как выражение лица Виктора Михайловича вмиг преобразовывается в жалобное детское. С поджатыми губами, полными сожаления глазами и дергающимися усами.