— Ты вообще откуда взялся? Закрой рот, тебя никто не спрашивал! — шипит Слава.
— А ты вообще молчи. Называл Сеню соплежуем, а "соплежуй" обогнал тебя по всем фронтам, а ты все на старте где-то топчишься. А, нет, показалось, в минус идешь.
— Это ты ее защищаешь так, что ли? — возмущается Моришка. — Какая тебе вообще, блин, разница?
— Во-во. пошутили мы, а ты и распетушился весь! Еще и на нас перешел.
— Не в Алене дело, а в вас. Опротивели вы мне, смотреть на вас противно. Сеня, — не слушает всех Тима и обращается к мальчику. — Чем скорее ты перестанешь водиться с этими отбросами, тем же лучше для тебя, и…
Аленка убегает. Быстрее, чем в детстве. Решает, что хватит с нее сегодня. Маму-Машу ждать еще два дня — она и подождет. Ляжет спать и постарается вновь проспать аж до следующего вечера! А потом…
— Аленка, подожди! Алена!
Останавливается возле собственных ворот.
— Что с нами стало, Тима? — шепчет.
— Нет, Ален, это все они, это… прости их всех!
Молчат. Оба стоят, как вкопанные. Пыль становится зыбучими песками. А Тима тонет. Под ним и под непривычно холодным взглядом Аленки.
"Что с нами стало?" Лето. Во всем виновато лето. Тима в этом уверен. На душе паршиво так, что ему не хочется возвращаться обратно. Хочется оттолкнуть и накричать на всех: оставьте его в покое!
Он готов лечь прямо здесь. На остывшей проезжей части. Как и Аленка тоже.
— Если бы я знала, во что превратится этот год, то не приезжала бы вовсе.
— И я…
— А ты-то что? — не выдерживает Аленка. — Где ты вообще был? Тогда, когда мне больше всего был нужен?!
Тима молча достает пакет из-за портфеля на спине, и протягивает Аленке.
— С днем рождения.
— Чего?
— У тебя день рождение позавчера было.
Конечно. У Аленки это и вылетело из головы вовсе. Это же их семейная традиция — всегда выезжать в день ее рождения в город. Каждый год. А в этом Нина Игоревна извинилась, сказала, что боится ухудшения из-за поднявшегося давления. А кто-то этим и воспользовался. Кто-то ждал, что они уедут. Вор…
Аленка разворачивает черный пакет без праздничной обертки. А там — поздравительный кубок размером с поллитровую бутылку. Золотой. В форме улыбающегося солнца с выгравированной надписью "Выпускник детского сада", зачеркнутой черным фломастером, поверх которой написано "Моя чемпионка".
— Тима! Да ты же просто сказочный идиот! — смеется Аленка. Впервые за долгое время. Так звонко и долго, пока безобидный смех не превращается в плач.
И тогда друг детства ее обнимает. Крепко. А ведь Аленка так давно в этом нуждалась.
— Она все еще там, Тима. Лежит на кровати со вспоротым животом...
— Поэтому сегодня будешь спать у нас.
— Но я ведь…
— Это не обсуждается. Я даже Виктора Михайловича бедненького предупредил, а то он тебя к себе забрать хотел. Переживал так, места себе не находил…
Бабушка Тимы, Тамара Ивановна, встречает Аленку с плачем.
— Моя ты бедненькая, моя ты хорошенькая! Несчастная Нинка, мне так жаль. Сначала Женя, теперь Нинка, ух, что же будет, что же будет!
— А с Евгением Павловичем что? — настораживается Аленка.
— Умер он! Дед наш. Месяц назад! От сердечного приступа. Поэтому и уезжали мы, чтобы похоронить в его родном городе… А Тимка тебе еще не рассказал?
— Не успел, — мрачно отзывается Тимка и уходит к себе в комнату.
Им обязательно нужно поговорить. Обо всем. Может, так даже быстрее оправятся. Сейчас — не время, но когда-нибудь… до послезавтра. Ведь тогда приедет мама-Маша и, скорее всего, увезет Аленку домой вместе с телом бабушки.
Невыносимо сложно. Не успевает Аленка смириться с одним, как происходит второе. Все лето подряд…
В эту ночь Аленка долго плачет. И это первый раз, когда простые слезы перерастают в истерику. Она жалеет бабушку, жалеет себя, Тиму и Хвороста.
"Предательница. Иуда. Обманщица!" — вслух клеймит себя, заикаясь.
Горько. И больно. От того, какой она, оказывается, паршивый человек.
Надеясь избавиться от горечи в душе и комке в горле, набирает горсть лимонных конфет, и как в бреду тащит к концу улицы. Тимка, завидев одетую Аленку в черную куртку, тут же спохватывается и выходит вместе с ней.
— Не поздновато для прогулки?
— Хворост часто тут проходил в последнее время, может, и сегодня рядом будет… Знаю, что и тонны конфет мало будет, предательство — вещь одноразовая, и навсегдашняя. Но очень хочу искупить свою вину… Когда это пройдет? Чувство это дурацкое. Как будто сода с уксусом булькает внутри меня, — Аленка рассыпает горстку кислинок на земле, подальше от Тимкиного дома, чтобы у того не поселились мураши, и кутается в куртку Ди Каприо сильнее. — Тима, мне так тебя не хватало. Так было тоскливо, одиноко… и страшно. Что они сегодня делали с Хворостом, ты бы видел. Как избивали, совсем его не жалели…