— Мне и тут удобно, — спокойно произнес отец.
— Да и мне как-то тоже, — добила выскочку Олеся, усевшись рядом с отцом, и прямо напротив бывшей Димы.
«В глаза мне смотри, голову не отводи, коли посмела сюда явиться!» — рычала внутри Олеся. Но снаружи и виду не подала, что злится.
Тишина угнетала. Она сдавливала кирпичные стены, выбивала тряпки и газетные свертыши из-под деревянных продувающих окон, ломала электрические кабеля, выталкивала всю спрятавшуюся в погребе живность наружу, усиливала звон напряжения блеклой лампочки над ними и гудение холодильника. Тишина медленно убивала.
И тогда Екатерина не выдержала. Что-то неразборчиво запищала, спрятала лицо за собственными ладонями. И заплакала.
— Чего? — сморщилась Олеся. — Говори нормально! Соберись!
— Тише, доча, сейчас она придет в себя и все нам скажет. Налей-ка ей лучше воды, — ласково обратился старший член семейства к Олесе. Потом придвинул стул к плачущей, да бережливо коснулся ее спины. Та вздрогнула, истерично всхлипнула, но против успокаивающих поглаживаний ничего не возразила.
Да и Володя к Кате как к родной относился — это Олеся знала. Да и она сама уже смирилась с тем, что та будет снохой. А вот оно как все получилось…
Налила ей кипяченой воды в банку. Протянула.
Екатерина обнажила свое красное, опухшее, изуродованное слезами лицо и обеими руками взялась за банку. Принялась лакать. Именно не пить, а проглатывать, вливать в себя жидкость. Противно, с причмокивающими звуками, временами издавая стоны от еще не прошедшей истерики. Многое пролилось.
Олеся потом все вытрет. А пока пусть так сидит, как в луже собственной мочи.
— Спасибо, — сдавленно промычала бывшая невеста.
Уже не дрожала, не лобызела. Даже отважилась взглянуть Олесе в глаза.
— Я чего пришла-то… — сняла с плеча сумку, да копошиться в ней принялась. Так обыденно и деловито, как будто сувениры из командировки привезла. Как будто любимого, ставшего калекой, бросила не она, а ее сестра-близнец. Как будто она самый святой человек на белом свете. Мать Тереза. — Понимаете, я тогда не могла по-другому… я…
«Конечно, — горько усмехнулась про себя Олеся. — Ты не могла. А я ночевала в той палате. Прогоняла тараканов, что безустанно ползали по не шевелящемуся на тот момент Димке. Они были везде. Бывало, я аккуратно поднимала его подушку, а их там сидело где-то с десяток. От маленьких, едва заметных пятнышек, до пузатых длинных. Иногда я вскрикивала. Иногда просто плакала, пока собирала их руками. Димка-то еще несовершеннолетний, в детском крыле лежал, представляешь? Такое творилось в детском крыле! Я боялась, что однажды они заползут ему в мозг, залезут через уши, рот или ноздри. Но, эмоционально переговорив с медсестрами и сиделками, ужаснулась, когда поняла, что у них это — нормально. Мы забрали его домой. Да, он и клещей сюда к нам перенес, и вшей — налысо его красивейшую копну брить пришлось, да и дом полностью вычищать, этих тварей травить. Но ты не могла по-другому поступить — конечно. Ты — нет. Я тоже, но почему меня это не остановило?»
— В общем, вот.
Катя достала из своих манаток немного помятый сложенный листок. На стол положила, да поспешно руки от него отпрянула — как будто чуть не обожглась.
У Олеси либо за секунду зрение на несколько градаций испортилось, либо ее так сильно обескуражил поступок — все помутнело.
«Письмо накатала, что ли? — предположила про себя. — Мол, Татьяна из Онегина за два рубля? «Я к вам пишу — чего же боле», но в жопе колит — я на волю? Ха! А в лицо слабо Диме было все сказать?»
На отца Володю быстро глянула, чтобы его реакцию застать, но тот словно окаменел. И улыбка с лица Олеси быстро пропала.
Может, она чего-то не поняла? Ну, письмо – письмом, это же всяко лучше, чем промолчать? Чем пропасть в безызвестность, исчезнуть навсегда. Конечно, та знатно оплошала, но это же хорошо, что она пытается что-то исправить? Может, письмо – даже в разы выигрышней, чем простое извинение словами? Ведь человек мог часами, днями, неделями подбирать нужные фразы, формулировать мысль. Может такое раскаяние даже ценнее прощения от батюшки в церкви?
Она до сих пор ругает себя за то, что была такой наивной. Что до последнего верила в Катю и ее помыслы.
Посмотрела на сложенную бумажку еще раз.
И поняла, что это вовсе даже близко не похоже на письмо.