— Да ты ж так все лето проспишь! Тогда сейчас его слушай! Ну, слушай-слушай!
Чем ближе путники приближаются к логову барда, тем отчетливее звучат аккорды. Как будто улица преображается в акустический зал консерватории, где вся сцена принадлежит ему одному — Ди Каприо.
Ему подыгрывает природа, словно специально затихая и притупляя яркость собственных красок, лишь бы не выделяться на его фоне. Да что там, на его стороне само село. Ведь Ди Каприо — Постоялый.
— Погоди, Ален, — останавливается Тимка, разрушая волшебную атмосферу вокруг Ди Каприо. — Нет, не пойду я туда. Не пойду!
Мотает головой так часто, что Аленка успевает рассмотреть его выбритую на виске молнию со всех ракурсов.
— Ты чего? А редиски купить?
— Да без них обойдемся! Дед ее чисто ради салата просит. К Злой Олесе только ради этого переться — бред!
— И что ты деду скажешь?
— Совру! Скажу, что кончилась или… что Олеся вовсе уехала!
— Что за глупости, Тим? Тем более, мы же почти дошли! — Аленка оглядывается на все еще играющего Ди Каприо. — Давай мешать ему не будем. Он там, весь в песне. А мы мимо тихонечко прокрадемся к воротам и…
Заметив боковым зрением движение, Ди Каприо останавливается. Гитару кладет на раскрытый чехол, оставляя ее на полу.
И Аленка спохватывается:
— Ой, извините, Ди Каприо! Мы и не думали вас отвлекать, просто…
— Да было бы от чего отвлекать, — усмехается, да рукой голову подпирает. — Ну, говорите, чего пришли?
— Ого, Дима, неужели наконец-то заткнулся? — вдруг приглушенно доносится за оранжевыми воротами. — Обещал, что Высоцкого будешь играть, а сам опять попсу свою гнать начал!
— Вот она… Злая Олеся, — шепчет Тима, заметно напрягшись.
— Что-то сеструха сегодня не в настроении, — бормочет Дима, поднимаясь с табурета.
— Да она всегда не в настроении! — подхватывает Тимка.
— Какой это Дима? — парень ныряет внутрь, скрываясь за оранжевыми воротами. — Не знаю никакого Димы. Сейчас, вот, например, меня называли Ди Каприо. Кстати, и тебе бы тоже не мешало! Хотя бы иногда.
Дети слышат, как обрушивается на певца звучная оплеуха, что парень аж весь скукоживается, когда выходит наружу обратно. А Злая Олеся еще и вслед ему выкрикивает что-то неразборчивое.
Ди Каприо поджимает губы. Затылок усердно трёт, не переставая улыбаться, да возвращается к табурету.
— Ничего, бывает, — отмахивается Ди Каприо от немых вопросов Тимы и Аленки, читающихся в их обеспокоенных взглядах. — Так чего пришли-то?
— Да вот, Тимке редиску купить надо, а я куртку пришла верн…
— Не-не-не, я туда теперь вообще ни ногой! — перебивает мальчик, медленно отступая назад. — Пошли, Ален!
— Да ладно вам, — успокаивает Ди Каприо. — Вон, внутрь заходите, попросите. Это она только со мной так «общается», а вам-то ничего не сделает.
Аленка переглядывается с Тимкой и понимает, что тот не пойдет. Точно.
И если она сама не переступит за порог оранжевых ворот, то Евгений Павлович, Тимкин дед, останется сегодня без салата и без редисок.
Ответственность — так она пахнет. По-взрослому. Знает ведь, что сложность испытания преувеличена навязанным страхом! От того и дорога к оранжевым воротам кажется непреодолимой пустыней с зыбучими песками, от того и подкрадываются сомнения. Но мысль о том, что этим поступком она утрет нос Тимке, предает ей сил.
— В этом соревновании я тебя победила, Тима! — гордо произносит Аленка, внутри улыбаясь от отводящего взгляда друга.
— Невелика потеря! — машет рукой друг, внутри успокаивая себя, что он — не трус. Просто захотел не пойти, и все!
А Аленка смело ступает одной ногой за ворота. Ее встречает лающая овчарка на цепи, корова с колокольчиком на шее, ухоженный огород и Олеся, что развешивает белье, держа одну прищепку в зубах.
— О, теть Олесь, здравствуйте! А я тут…
Вот она — Злая Олеся. Гроза помидоров, огурцов и домашних бабушкинских платьев с переполненными карманами. Недаром она умело нагоняет страх на всех детей села, держа оборону за яркими оранжевыми воротами. Смотрит на Аленку свысока и, стиснув зубы, сплевывает прищепку прямо на землю.