Причина звучала иррационально, но менее веской от этого не становилась — он боялся. Боялся окончательно потерять самого себя. Кайнетт уже лишился почти всего, что у него когда-то было. Невеста погибла у него на руках. Род, скорее всего, влачит жалкое существование, ведь он не успел подготовить наследника. Фамильный герб, создававшийся несколько веков, уничтожен. От магической силы теперь осталось не больше трети. Семейное состояние, влияние, авторитет, должности и заслуги, даже собственное лицо и имя — всего этого больше нет. У него в распоряжении имелись лишь приобретенные знания и навыки, половину из которых в этом мире противозаконно даже упоминать вслух, а теперь и их придётся заменять на местное волшебство.
Собственные знания, любопытство и остатки гордости лорда Эль-Меллой, девятого наследника семьи Арчибальд, ученого и преподавателя Часовой башни — вот и всё, что осталось. Возможно, гордость, от которой он уже отказался однажды, была единственной причиной, почему он до сих пор не спрыгнул с моста или короткой арией не превратил всю кровь в своём теле в лёд, хотя испытывал подобное искушение много раз. Нежелание сдаваться обстоятельствам во второй раз — совсем немного, но это пока что позволяло ему двигаться дальше, даже играя роль мага в первом поколении, «магглорождённого», «грязнокровки», находящегося в самом низу здешнего общества, без прав и возможностей.
Вероятно, Арчибальду было бы самую малость легче, займи он место наследника хотя бы очень захудалого рода, даже в несчастном третьем поколении, но так ориентироваться в обществе и подавать себя перед другими было бы куда легче. Однако ему такого шанса не досталось, а исправить в подобной ситуации что-либо уже невозможно. Ни с какими деньгами ему никто не состряпает легенду наследника знатного, но малоизвестного рода из какой-нибудь далёкой страны — магическое сообщество даже в масштабах всей планеты невелико, и чистокровные волшебники в седьмом поколении, о которых до этого никто не слышал, из джунглей Амазонки или Сибирской тайги в нём не появляются. Даже если попытаться, Конфедерация магов вскроет обман, пусть не сразу, но через месяц или через год. А это несмываемый позор, изгнание, унизительный запрет на магию и пожизненный срок в случае отказа. Потому и дальше придётся изображать восторженного неофита и копить знания и силы для рывка наверх.
Но как же тошнит от своей слабости и беспомощности, от отсутствия надёжного тыла за спиной, поддержки рода, которая была с ним с самого рождения. И даже напиться не получится… То есть при использовании гипноза это нетрудно сделать прямо в баре посреди дня, и ему продадут или вовсе отдадут даром что угодно любой крепости, да только это тело ему ещё понадобится по возможности здоровым и без задержек в развитии. А то стоит начать пить, и никто не знает, когда он остановится и что успеет за это время натворить. Объяснить в аврорате, зачем он поднял с ближайшего кладбища две дюжины мертвецов и отправил днём по Лондону убивать всех людей, у которых в телефонном справочнике указана фамилия Вельвет, он бы вряд ли смог. А это означает, пора снова взять себя в руки, подобрать проклятый мистический знак и начать заниматься. Если он вынужден теперь играть роль волшебника, он будет волшебником, о котором станут говорить как минимум на этом острове. Просто потому что меньший результат его не устроит.
— Агуаменти… Глациус… Мобили Аква… Энгорджио… Ваддивази… Эванеско…
Уже почти ночью к нему в библиотеку пришел МакДугалл, явившийся за очередной порцией «артефактов» на продажу. Барьер на двери не был активирован, так что сквиб без проблем открыл её и шагнул внутрь, держа в руке пустую спортивную сумку. Маг лишь поднял голову, взглянул на него, кивнул на «демонстрационный» стол с отложенными заранее предметами, а затем вновь вернулся к своему занятию. Он что-то сравнивал, положив перед собой на столе сразу пять раскрытых книг и время от времени пролистывая страницы то в одной, то в другой. Палочка до следующей тренировки занимала место на небольшой деревянной подставке на рабочем столе. Наполнив сумку «безобидными» металлическими украшениями и безделушками, Альберт не стал уходить сразу, вместо этого присел на низкий табурет у стола и заявил веско: