— Что?! Но как… — Уильям глянул в зеркало, затем обернулся через плечо, разглядывая пластиковый клеящий карандаш в ладони мальчишки, направленный ему в спину и несколько минут назад показавшийся очень натурально выглядящим хромированным пистолетом. Впервые за весь разговор обреченно-мрачное выражение на его лице сменилось искренним удивлением. — Но это же невозможно…
— Магия способна творить поразительные вещи, мистер Саммерс. Открыть замок, увидеть то, чего нет, или заставить не заметить то, что прямо на виду. Узнать о человеке всё. Вылечить смертельно больного — тоже. Вы можете в неё не верить, это не отменит её существования и того, что это единственный способ, который остался у Евы.
— Тогда в чём твоя выгода? — спросил Уильям, кажется, уже почти допустив, что во всей этой чуши может быть крупица правды. — Если ты такой всемогущий, какой-то долбанный колдун, то зачем тебе наши фунты? Преврати дерьмо в золото или таким же фокусом заставь кассира в банке поверить, что куча старых газет — это пачка долларов, которую ты принёс на обмен. Зачем вся эта возня? Что тебе за дело до моей жены? Если ты действительно так силён, то можешь легко приказать, и я сам всё отдам, разве нет?
— Как приятно иметь дело с умным человеком — вы даже не верите мне, а уже ищете дыры в этом предложении. Во-первых, магия не всесильна, например, мёртвых воскресить невозможно. А во-вторых, это запрещено. Всё вами перечисленное запрещено — делать деньги из ничего, магией отнимать их у «магглов», — Кайнетт специально использовал местное словечко, чтобы в случае чего сбить со следа тех, кто, возможно, станет его искать. Пусть выслеживают местного волшебника, — да просто показывать магию непосвящённым уже запрещено. Даже за наш разговор или за то, что я заклинаниями обследовал вашу жену, меня ждёт тюрьма по нашим законам. Однако мне необходимы деньги и не нужны слишком явные следы, которые оставит магия, либо свидетели, которые на меня укажут. Если вы заберёте жену из Уитингтона, скажете, например, что вам предложили альтернативное лечение, не знаю где, пусть в Израиле или Штатах, вас, конечно, будут отговаривать, и, вероятно, посмотрят, как на сумасшедшего, но помешать не смогут. А вы найдёте тихое место где-нибудь неподалёку от Лондона, там мы проведём необходимый ритуал. Место ищете вы. На встрече будет ваша охрана, если вы достаточно им доверяете и уверены, что никто не проболтается о, как вы бы сказали, «чертовщине». Вы можете взять с собой оружие, если захотите. Я сделаю то, что умею — вылечу её. Если ничего не получится или я погибну в процессе, то вы ничего не теряете. Если я справлюсь, то вы через две недели передаёте мне двадцать тысяч — когда подтвердите, что с Эвелиной всё в порядке. Надеюсь, вы окажетесь достаточно умны, чтобы проводить проверку как можно дальше от Уитингтона и от Лондона вообще. Ещё через месяц, когда вы убедитесь во всём, в чём только можно, вы отдадите мне остаток. Потом либо мы просто сделаем вид, что никогда друг о друге не слышали, либо, если возникнет желание заработать, через полгода вы можете найти мне ещё одного безнадёжного пациента — сто тысяч мои, а всё что выторгуете сверх того — ваше. Вам просто невыгодно будет меня сдавать и распространяться о существовании магии — если об этом узнают те, кому не следует, вам с женой самое меньшее сотрут память, ну, а я получу наказание в полной мере, и смерть там ещё не самый худший вариант. Вот мои условия.
— Занятно. Но ведь всё это можно было подделать, не так ли? Чтобы я поверил в этот бред сумасшедшего. Ты и сам в пижаме, не знаю, в том госпитале есть отделение для душевнобольных?
— Разумеется, — легко согласился маг. — Эвелину могли прогнать через рентген и томограф раз по десять, а потом допросить под гипнозом, чтобы узнать о ней всё. Машину могли вскрыть… не знаю, как они называются, отмычкой какой-нибудь для таких замков и электроники. Пистолет я мог перепрятать в другой карман или, допустим, в окно выбросить, пока вы отвернулись. И так далее, и так далее. Всё это мошенничество или происки врагов, а может, желание поиздеваться над вашим горем. Наверняка у вас в окружении есть те, кто на такое способен. У меня, например, были. Или я сбежал из сумасшедшего дома. Вот только через два месяца, когда она умрёт, вы вспомните этот разговор. И будете вспоминать каждый день. Снова и снова будете думать — а что, если был шанс хотя бы в полпроцента, в сотую долю процента, что я говорил правду? Что я мог хотя бы попытаться что-то сделать, когда все уже махнули на неё рукой. Вы будете долго жить — не считая проблем с печенью, здоровье у вас крепкое, если за этот год не сопьётесь, то останется достаточно времени и подумать, и пожалеть. Много, очень много раз вспомнить каждую секунду этого разговора. Снова и снова спрашивать себя — «а что, если бы я согласился, и она сейчас была бы жива?»