- Я слышал о письмах, - Лаврович попытался сменить тему, - тех, в которых тебе предлагалось стать проституткой. Расскажешь или это тайна?
Он улыбнулся было, но осекся, увидев Нинино выражение лица.
- Откуда ты знаешь?! – воскликнула она, ставя бокал на низкий стеклянный журнальный столик. От резкого движения вермут перелился через край и растекся по столешнице, заставив Лавровича поморщиться. Он не любил, когда с его красивыми вещами обращаются так небрежно.
- От Заваркиной, - опешил он и поспешил уточнить, - от старшей. От Анфисы.
Нина уставилась на лужу вермута на столе, шепча какие-то проклятия.
- Вот же ж сука! Трепливая тварь! – услышал Лаврович, - а я еще, дура, справедливость пытаюсь ради нее восстанавливать. Дура! Дура! Дура!
Последние слова Смоленская выкрикнула громко, уже подскочив с дивана и обуваясь.
- Что ты хотела мне рассказать? – только и успел спросить озадаченный Лаврович.
- Забудь! – крикнула Смоленская и с силой захлопнула за собой дверь.
Воцарилась тишина, на этот раз вполне комфортная. Умиротворяющая.
- Точно. Дура, - подтвердил Лаврович со знанием дела. Он снял со стойки легкий, но мощный лэптоп, который тут же проснулся и приветливо заморгал зелеными лампочками.
Лаврович присел на диван, с которого только что, как курица с насеста, слетела великая режиссерша, и уткнулся в монитор. Одним пальцем пролистывая свою почту, он откинулся на спинку дивана. Другой рукой он с силой потер шею.
Скоро. Скоро прибудет его запоздалое тихое счастье. Все к этому идет. Надо только извиниться за тот раз. За первый раз, когда Алиса Заваркина оказалась целиком и полностью в его власти.
Глава четвертая. 2010 год. Котел с обреченными душами.
- Вставай! – раздался голос над Нининым ухом, - ты проспала экзамен!
Нина Смоленская резко вскинула голову и широко распахнула глаза. Ей потребовалось не меньше тридцати секунд, чтобы понять, где она находится.
Спальня Пашки и Марины. Нина впервые была здесь.
Павел Проценко собственной персоной сидел рядом и насмешливо глазел на нее. Нина, чертыхнувшись, подскочила на кровати и схватила свой телефон. Было семь утра.
- Дурак, - обиделась она, быстрым движением вытерев сонную слюнку с подбородка, - времени еще полно…
Она расслабленно стекла на постель и смежила веки. Павел, увидел, что она снова засыпает, толкнул ее в бок.
- Давай, вали отсюда, скоро Маринка вернется. Жалко, что она теперь не ездит в долгосрочные командировки… Вот было времечко…
Павел сладко потянулся, а Нина поняла, что ей придется значительно сократить свои утренние ритуалы-побудки.
- Мы не успеем позавтракать? – жалобно спросила она.
- Неа, - откликнулся Павел и, наклонившись, нежно поцеловал ее в макушку.
Нина обожала такие неожиданные нежности. Их отношения она оценивала, как наполненные страстью, огнем и вдохновением: они, как люди темпераментные, часто ссорились, потом бурно мирились, в основном в постели, не отводя время под облизывания и поглаживания, как это принято у обычных пар. Однако, ее женское естество иногда требовало маленьких подтверждений привязанности.
Она улыбнулась, наблюдая, как Павел поднимается с кровати. За последние годы, проведенные на руководящей должности в бизнес-центре при Строительной Академии, он сильно располнел, и то, что раньше было здоровым щенячьим жирком, превратилось в довольно солидное пузо. Нетренированные руки поплыли, ляжки превратились в бабьи, некогда тонкое красивое лицо украсилось румяными щечками. Нина, помешанная на фитнессе и здоровом образе жизни, часто, подолгу и с удовольствием критиковавшая чужие тела, не желала замечать выпирающих несовершенств своего любовника. Она любила его таким, какой он есть. Без условий. Его карие глаза по-прежнему завораживали ее, а вальяжные манеры и некоторая распущенность, сохранившаяся с разудалой юности, вызывали желание понравится и покорить. И это спустя столько лет!
- Пошевеливайся, - велел Павел. Он натягивал прокуренные шмотки, что скинул с себя вчера. Полночи они отрывались в пабе «Медная голова» под каких-то рокеров-ирландцев. Выпитое отдавалось в Нининой голове маленькими настырными молоточками.
- Почему мы не можем позавтракать? – захныкала она, - хотя у твоей жены, наверно, в холодильнике только углеводы и глутаматы.
- Меня Лаврович ждет у Заваркиной, - сообщил Пашка, проводя щеткой по густым волосам, - что-то срочное. «Не терпит отлагательств!» - так он сказал.
Нина вдруг испугалась, что Лаврович поведает Пашке о вчерашнем разговоре. Хотя, стоп! Она ведь ничего так и не рассказала, а значит не из-за чего трубить общий сбор.
Смоленская прокрутила в памяти вчерашний разговор. Они ни словом не успела обмолвиться о том, важном, потому что Лаврович сообщил ей, что Алиска разболтала о письмах. Нина вдруг смутилась своей реакции: чего это она так взвилась? Ну, Алиска – болтушка, это давно известно. Она не придает особого значения тайнам, ни своим, ни чужим.
- Ну, и ладно, - прошептала Нина сама себе, - жалко, конечно, упущенного момента, ну ладно…
- Что ты там бормочешь? – спросил Пашка. Он плеснул себе воды в лицо и мгновенно посвежел.
- Ничего, - быстро ответила Нина, отмахнувшись от желания немедленно выложить Пашке правду о событиях той ночи, - список покупок.
Она подскочила с кровати и принялась судорожно натягивать на себя одежду. Пожалуй, ее платье выглядело слишком вызывающе для раннего утра: пайетки, глубокое декольте, незначительная длина. Отлично подходит для рейда по клубам под ручку с Павлом Проценко, но в семь часов утра появиться в нем на улице будет очень неудобно. Она, Нина Смоленская, всегда безупречно одетая, будет себя чувствовать шалавой, возвращающейся утром с работы. Значит, надо успеть добраться до института раньше всех. Там, в гримерке она заранее припасла себе одежду: «лук», продуманный до мелочей, вроде серег и браслета. Вчера она даже и не предполагала, что успеет заскочить домой, поэтому «шкуру режиссера» продумала, приготовила заранее и оставила в институте.
- Я поеду прямо в институт. У меня кастинг с утра. Для новой пьесы, - сообщила она Павлу, втиснув ступни в туфли и почти бегом спускаясь за ним по лестнице. Тот только отмахнулся.
Выбежав за ворота, Нина Смоленская перешла на такой быстрый шаг, какой только могли позволить ей ее «Джимми Чу».
***
- Марина Станиславовна, - вещал голос из гарнитуры, - в три часа совещание по «Верной инициативе». Завтра в десять – пресс-конференция.
- Да, хорошо, спасибо, - рассеянно ответила Марина, выворачивая руль. Она дала «отбой» и, быстро глянув назад, лихо припарковалась на противоположной стороне улицы, откуда отчетливо просматривались ворота ее дома.
Она едва успела закурить, как из ворот появилась Нина Смоленская: сначала ее голова, которая воровато посмотрела по сторонам, потом ее плечи и наконец зад с ногами.
- Не ныкайся, сучка, я тебя увидела, - злобно прошипела Марина, растерев сигарету в пепельнице. Как она и предполагала, Смоленская ночевала в ее доме. В ее спальне.
Марина не питала никаких иллюзий по поводу своего брака. Она поняла, что он принялся разваливаться сразу после того, как тетка в загсе объявила их с Павлом мужем и женой. Он в тот момент беспомощно повертел головой по сторонам, словно выискивая кого-то, и остановил взгляд на Лавровиче с Заваркиной-младшей.
Марина тогда подумала, что ее муж влюблен в эту безумно сексуальную девку. Вот эти чувства были бы ей понятны: перед ней никто не мог устоять! Особенно когда Заваркина-младшая сама того не осознавая, поглаживала свой живот или проводила рукой по плечу, откидывая назад волосы. Эти жесты, неосознанные и естественные, ее запах – сандал с лимоном или что-то вроде – ее заразительный ведьминский смех, подкупающая искренность – всё это в сумме, приправленное еще сотней маленьких нюансиков, заставляло всех вокруг ее хотеть. Марина своими глазами наблюдала, как оживлялись в ее присутствии и столетние старички, и прыщавые подростки, и лесбиянки, которых тоже иногда случайно затягивало в ее мощное биополе.