Лаврович странно посмотрел на нее, открыл письмо и повернул лэптоп к ним.
- Я с вашего позволения выйду, я уже… кхм… насмотрелся, - Лаврович захватил со стола сигареты и зажигалку и поспешил выйти.
- Он боится твоей реакции, - заложил его Павел.
- Я сама боюсь своей реакции, - призналась Алиса.
Она мельком взглянула на текст письма, убедилась, что видеофайл прикреплен и открывается, и, воровато оглянувшись на вход, потянула лэптоп на себя. Павел не возразил.
Алиса нажала «Переслать», вбила в адресную строку Анфисин e-mail, который помнила наизусть, нажала «Отправить» и отодвинула компьютер. Павел, глянув на то, как она нервно ломает пальцы, перешел в «Отправленные» и удалил только что улетевшее письмо. Эти манипуляции не несли практического смысла, ведь Лаврович вполне мог и так увидеть, что письмо недавно пересылалось. Дело было в том, что простые и знакомые манипуляции позволили им обоим на время унять дрожь в пальцах.
Решив, что тянуть дальше не имеет смысла, Алиса вставила свои наушники в разъем, поделившись одним «ухом» с Пашкой, и нажала на play. Видео быстро загрузилось.
Они увидели проем с открытой дверью, сразу за которым начиналась утоптанная земляная площадка, окруженная деревьями. Они сразу же узнали это место, ведь четыре года назад они просидели запертыми в своих одурманенных телах около пяти часов после пробуждения, созерцая именно этот пейзаж, не имея сил встать, даже чтобы просто сходить в туалет.
Снимался ранний вечер, вернее, та часть дня между сумерками и наступлением кромешной темноты, когда в лагере заканчивались соревнования, мастер-классы, семинары и бизнес-игры и снимался запрет на курение и алкоголь. На площадке собирались члены движения «Новый век» с пивными стаканчиками и сигаретами в руках. Они болтали, собираясь в кучки, искали кого-то, рассыпаясь поодиночке, или парочками уходили к пруду, что плескался за лодочным сараем, и до микрофона камеры доносились их смешки.
Оператор, несомненно, сидел в сарае.
- Вон я, - сказал Павел.
И действительно, экранный Павел, моложе и стройнее нынешнего, ухлестывал за какой-то девицей. Та громко ржала над его шуточками, не забывая отхлебывать пивасика.
- А вон ты, - снова сказал Павел.
Алиса и сама уже нашла себя. Короткая стрижка с длинной челкой, джинсовая юбчонка, которую пришлось выбросить наследующий день из-за бурых пятен и плохих воспоминаний. Вокруг нее какие-то парни, девчата и Маринин заместитель, который подливает ей пиво.
Лавровича и Нины не видно с этого ракурса, но Алиса помнила, что в тот момент они стояли чуть в стороне от сарая и болтали с Мариной.
- Пока ничего интересного, - сказала Алиса, - если здесь будет заметно, как кто-то что-то доливает в наши стаканы, то можно будет пойти с этим в полицию.
Павел не ответил, судорожно сглотнув и вытерев вспотевший лоб.
Камера моргнула на секунду и обстановка поменялась. Теперь съемка велась не из рук оператора, а со штатива или просто с какой-нибудь горизонтальной поверхности. В кадре теперь оказался интерьер лодочного сарая, изменившийся до неузнаваемости.
Все свободное пространство на полу было уставлено свечами. Сарай наполнили фигуры в черных плащах и капюшонах. Их было немного, всего человек десять, но из-за неясного нервного пламени свечей, бросающего на дощатые стены лодочного сарая зловещие отсветы, казалось, что в комнату набилась огромная толпа. Алиса пригляделась: под капюшонами не было лиц. Она догадалась, что они затянуты черной сеткой.
Через мгновение мизансцена поменялась. Фигуры расступились, образовав круг, в центре которого обнаружились предположительно те самые матрасы, на которых они очнулись утром, только сейчас они были плотно сдвинуты и образовывали большое ложе, застеленное черной тканью.
- Братья и сестры, - вдруг сказал замогильный голос рядом с камерой. Микрофон и натянутая на лицо сетка исказили его, но Павел узнал свою жену и шлепнул себя по лбу.
В ответ на призыв Марины, фигуры перестали вертеться и шелестеть мантиями, взялись за руки, замерли и в следующее мгновение заговорили слаженным хором.
- Не болтай! – произнес хор голосов.
- Клянемся хранить в тайне состав Совета Десяти и истинную суть обрядов объединения, - развила мысль Марина.
- Не лги! – произнес хор.
- Обман раскроется только лишь потому, что он существует, - закончила Марина.
- Не навреди! – сказал хор.
- Не делай ничего, что повлекло бы за собой нанесение урона чести, достоинству, или материальному благополучию объединения.
- Начинаем церемонию объединения, - объявила Марина властно, - введите добровольцев.
Это было явно не первое собрание, раз хор голосов был настолько строен, а заповеди знались на зубок всеми членами загадочного Совета Десяти. К тому же, едва заслышав приказ ввести добровольцев, двое в капюшонах, что стояли у дальней стены, метнулись в темный угол и вывели под руки до боли знакомую фигуру. Лаврович.
- А я-то надеялся, что мы под этими тряпками прячемся, - расстроился Пашка.
Взгляд Лавровича взгляд был мутен и расфокусирован, движения смазаны, но он хорошо держался на ногах, и даже умудрялся вертеть головой по сторонам. Он не был пьян. Он был одурманен. Вряд ли он понимал, где он и зачем он здесь.
- Ты знаешь, кто я? – спросила его Марина.
- Нет, - ответил Лаврович.
- Отдашь ли ты нам свою кровь добровольно?
Лаврович замялся.
- Да.
Из круга выступила фигура в капюшоне. Схватив Лавровича за руку, некто ловко уколол его палец и выдавил несколько капелек на предметное стекло.
- Это не секта, - догадался Павел, - предметные стекла – это, скорее, по-маньячьи, а не по-сектантски.
- Ты не знаешь, какое количество крови надо забрать, чтобы сделать тест на наркотики?- спросила Алиса, у которой появилась догадка.
- Думаешь, это шайка шантажистов? Накачивают наркотой, потом выкачивают кровь и ею потом шантажируют?
- Что? Слишком сложно?
Павел пожал плечами. На экране Лавровичу предложили испить из кубка и занять место в кругу Совета Десяти.
Следующей на экзекуцию втащили Нину. Ее голова упала на грудь, и длинные темные волосы занавесили лицо. Ни ноги, ни руки ее совершенно не слушались. Тип, что держал Нину слева, схватил ее за волосы на затылке, поднял голову и повертел ею то так, то эдак. Алиса, с ужасом наблюдавшая за происходящим, поняла, что они намеренно демонстрируют лица в камеру. Еще она мельком успела отметить, что у Смоленской довольно вменяемый взгляд. Она выглядела так, будто наркотик перерезал нервы, идущие от ее мозга к конечностям, и запер вполне трезвую и адекватную Нину у беспомощном теле.
Нинино лицо пугало: каждая мышца была расслаблена, отчего Смоленская не могла ни закрыть рот, ни сглотнуть слюну, которая тянулась серебристой ниточкой от ее нижней губы и падала на пол. Вдруг Нина как-то страшно содрогнулась в руках у своих конвоиров, и из ее рта полилась рвота. Ее принуждали стоять прямо, поэтому содержимое желудка вывалилось ей на платье и, полетев вниз, испачкало обувь. Из-под сеток донеслись сдавленные «фу», а Алиса поняла происхождение запах кислятины, что стоял в лодочном сарае наутро.
- В угол, на бок, - велела Марина.
Два «выносящих» отволокли Нину туда, откуда и приволокли. Алиса услышала звук падающего тела. Похоже, эти типы не слишком с ней церемонились. Алиса вспомнила вдруг, как прошедшие четыре года Нина жаловалась на хроническую боль в спине, которая вдруг ни с того ни с сего появилась. Была ли эта боль последствием травмы, нанесенной этими бугаями? Алису вдруг пронзила острая жалость, которую она, не медля, сменила на праведный гнев.
Третий «жертвой» ритуала объединения стал Проценко. Оторвавшись от созерцания экранного Пашки, чье безжизненное тело вынесли, продемонстрировали камере и тут же унесли, Алиса взглянула на побледневший профиль Пашки-настоящего. Оценив испарину, выступившую на его лбу, она аккуратно положила свою ладонь ему на локоть. Он вздрогнул от неожиданности, но от экрана не оторвался.
Алиса не хотела возвращаться к просмотру. Она знала, кто будет приведен на допрос четвертой и последней.
- Отпусти, - услышала она свой голос. Голос был трезвый, что заставило Алису немедленно прилипнуть к экрану. Она успела заметить, как Алиса-на-экране с силой выдрала свой локоть у конвойного.