Гоблины радовались.
Над их головами повисли автоматические турели, что способны одной очередью уничтожить все здешнее население, а они радовались. Они почувствовали себя куда более защищенными. Их Мать стала сильнее. Это ли не повод для радости?
На столы встали кувшины с мескалем и местным пивом. Улыбающиеся работяги поспешно рассаживались, указывали пальцами на турели, украдкой поглядывали на нас и с каждой секундой становились все более счастливыми.
Ну да. Нацель на затылок гоблина дружественный пулемет — и он помрет от счастья и чувства внезапной тотальной безопасности.
Ночь пришла неожиданно быстро, разом накрыв нас своим темным пологом. От джунглей пополз тяжелый запах раскрывшихся ночных цветов. Аромат смешанный с вонью гниения. Огоньки насекомых поднялись от земли и закружились в бесцельном танце. В листьях кроны и на стене ненадолго вспыхнули яркие огни — турели врубили прожекторы, прошлись снопами ярчайшего света по окрестностям и снова потухли. Успевшие чуток отхлебнуть мескаля гоблины радостно загомонили.
Поняв, что отрубаюсь, я оглядел своих бойцов и погнал их к месту нашей стоянки.
Тренировка?
Вроде она сейчас по плану. Но все кроме Каппы выглядели изможденными кусками пересохшего дерьма.
Махнув рукой, я велел им отдыхать, а сам, сжевав кусок вяленого мяса и кукурузную лепешку, запил все водой и принялся приседать. Каппа приподнялся со своего места у открытой двери внедорожника, за которой замер его экз, но я покачал головой, и мечник снова вытянулся на прикрытом сетчатым пологом одеяле.
Кусачих тварей налетело столько, что вокруг меня, спрятавшегося под подвешенной к дереву и растянутой сеткой, клубилась настоящая грозная муть, готовая высосать из меня все соки при первой представившейся возможности.
Не обращая внимания на пирующих гоблинов, на насекомых, на снопы скользящего по мне света изредка включаемых прожекторов, я продолжал приседать с упорством настоящего гоблина, знающего, что только от силы, выносливости и цепкости его лап зависит его будущее. Добив количество приседаний до семисот, я упал на землю, вжав пробитую ладонь в кишащую насекомыми почву и начал отжиматься. Взмокшие футболка и шорты облепили тело, учуявшие запах соленой воды насекомые закружились вокруг светящимся водоворотом, налегли на сетку в попытке прорвать ее и добраться до гребаной вкуснятины. А я отжимался, глядя перед собой в шатающуюся туда-обратно землю, вслушиваясь в ощущения рук, груди, плеч, понимая, что за последние недели обленился. После тысячи отжиманий, разбитых на семь подходов, я позволил себе выпить еще литр воды и взял за нож. Следующие полчаса я с четкостью механизма отрабатывал связки ударов, после чего вбил нож в обрубок толстого тяжелого бревна и вместе с ним рухнул на землю, перейдя в партер. Перекатывая его, подбрасывая и роняя, вырывая и снова вонзая нож, я с остервенением крутился о тех пор, пока окончательно не лишился дыхания и сил. Обливаясь потом, дрожа, я медленно поднялся, обернулся и сквозь пелену крутящихся вокруг насекомых, взглянул на жилую зону, где почему-то чуток затихло веселье.
А… вот почему… большая часть гоблинов смотрела на меня. В их застывших глазах читалось многое. Восторг, зависть, опаска. Скользнув по ним ленивым взглядом, я задержал глаза на крайнем столе — там появились гости. Мокса Куидди с десятком верным кладбищенских обитателей заняла места на лавках и предавались веселью вместе с остальными. Ну да. Обстоятельства изменились и было бы глупо не сменить тактику.
Изоляция и самостоятельность кладбищенских резко сменились на доброе соседство с последующей интеграцией.
Больше не обращая на них внимания, я стащил с себя одежду и швырнул в общую кучу грязных шмоток, которыми завтра займутся прачки. Открутив крышку канистры, я поднял ее над головой и позволил потоку теплой, почти горячей, пахнущей пластиком воды смыть с себя пот, кровь, раздавленных насекомых и пот. Отфыркиваясь, поглядел на тянущуюся над головой длинную узловатую ветвь, выглядящую достаточно прочной, чтобы выдержать мой вес, я прикинул смогу ли выдержать серию подтягиваний, а затем подъемов корпуса. Заурчавшее не только желудком, но и легкими, горлом и кишечником тело запротестовало с такой силой, что я согласился дать ему передышку — пусть механизм из мяса, крови и дерьма чуток отдохнет. Привалившись к машине по соседству со спящим Каппой, я соорудил себе здоровенный буррито и, запивая все компотом, устроил жадное пиршество, сожрав все до последней крошки.
А теперь спать…
Тренировка принесла не только усталость, но и дала мозгу успокоиться, выплеснуть накопившуюся в каждой его клеточке ярость и жажду крови. И это позволило мне смежить веки и провалиться в восстанавливающий сон.
Слепленная усилиями целой команды талантливых пластических хирургов светловолосая ведущая переглянулась со своей соседкой за дугообразным столом — голограммой цифровой ведущей, что существовала лишь в цифре, но не в реальности.
— Разве эти новости не прекрасны? — светловолосая пребывала в полнейшем восторге, старательно демонстрируя это бровями, глазами и даже выпяченными в экран губами и сиськами — Эти люди — настоящие молодцы! Да, Минерва?
— Поддерживаю твой порыв, Клаудия! — с не меньшим восторгом отозвалась рыжеволосая голограмма и улыбнулась так сексуально, что половина пялящихся в экраны гоблинов тут же сунула лапки в грязные штаны и старательно там зашурудили, закатывая глаза и пытаясь представить себя альфа-самцами, что жадно совокуплялись с этой красоткой прямо сейчас.
— Целый жилой комплекс принял важнейшее решение! — продолжала светловолосая, также подарив экранам широченную улыбку и чуть наклонившись вперед, давая всем увидеть родинку на выпирающей в тесном декольте пышной груди — Они очистились! И это положило конец их бедствиям!
— Это покончило с их нищетой!
— Они проявили социальную ответственность!
— И получили за это заслуженную щедрую награду!
— Атолл Жизни сдержал свои обещания. Потрясающе!
— В их квартирах и коридорах снова появилась сияющая надежда!
— А без надежды нет ничего, да, Минерва?
— Да, Клаудия! Они доказали, что возрождение надежды возможно!
— Дадим слово обычному жителю этого прибрежного жилого комплекса! Вглядимся в его одухотворенное переменами лицо! Поймаем блеск его радостных глаз! Смотрим, друзья, смотрим и вдохновляемся их примером!
Экран мигнул. Картинка сменилась. Вместо телестудии на экранах появилась быстро приближающаяся старая жилая башня-небоскреб, чье основание было скрыто бушующими желто-зелеными пенными водами. Вот стены приблизились, стали видны рабочие, что деловито занимались починкой внешней обшивки, замазывая трещины, вставляя плитки, заваривая прорехи в арматурной сетке. Работа по восстановлению кипела. Сквозь одно из окон камера влетела внутрь и замерла, поймав объективом крупного и чуть растерянно улыбающегося мужчины в обычной одежде. Свежевыбритый, подстриженный, он крепко вцепился в ручонку обмершей от страха девчушки и натужным взглядом сверлил камеру.
— Ну как вы теперь живете, Николай? — прощебетала Клаудия, чье уменьшенное изображение появилось вниз.
— Живем отлично! — напряженная улыбка мужчины стала шире — Мы с дочкой счастливы! Да, Даша?
— Да-а-а… — чуть испуганно протянул ребенок, недоверчиво трогая свободной ручонкой пышный белый бант, покачивающийся над ее головой.
— Мы завязали — продолжил Николай — Э-э-э… перевязались! Дружно все обсудили и решили — хватит с нас пока детей. В каждой семье ведь есть по одному ребенку — куда уж больше? Надо подумать и о планете. И вот мы все обдумали, обсудили и решили — пора завязывать! Тут же, чтобы не откладывать, позвонили куда надо, вызвали докторов — и всей нашей жилой башней стерилизовались! А чего бояться? Дело правильное, дело, опять же, временное — всего-то на десять лет. Дадим планете чуток продохнуть!