— Что же они там ворон ловили? — с досадой воскликнул Светличный.
— Да говорю же — среди бела дня банда налетела, когда никто не ожидал! — сердито повторил Ганжа. — Его ведь, гада, не слышно было у нас уже месяца два, где-то по ту сторону Полтавы гонялись за ним… А теперь вот здесь объявился…
— Давно это было?
— Позавчера. Тех товарищей замученных только сегодня похоронили.
— Жалко людей, — печально отозвался Гинзбург, подергивая правой щекой. — Мы, товарищ, всем тебе поможем, только бы скорее уничтожить банду. Вон товарищ Василь предлагает организовать в помощь тебе отряд из местных активистов…
— Спасибо, я уж сам обойдусь, — холодно перебил Светличный.
— Подожди, — предостерегающе поднял руку Гинзбург, — не горячись. Есть в твоем отряде местные люди?
— Кажется, нет.
— Вот видишь! — почему-то обрадовался Гинзбург. — Гайдук, как и большая часть его бандитов, родом из нашего уезда. Он с закрытыми глазами любую тропинку найдет… Так как же ты его будешь ловить, не зная, где лесок, где балка?
Федор смущенно промолчал.
— И потом, у него почти в каждом селе есть своя агентура. Ты у них со своим отрядом как на ладони ходить будешь. И будет он с тобой в кота и мышку играть… Ляндер именно на этом и обжегся: не захотел опереться на местный актив, гонялся за Гайдуком вслепую и напоролся на засаду… Вот так-то, товарищ…
И, как ни трудно это было Федору, пришлось согласиться с предложением Ганжи.
— Только прошу уж, когда сядем на коней, слушаться беспрекословно, — хмуро сказал он, адресуясь в основном к Ганже. — Там некогда будет дискуссии разводить, плеткой буду крестить!
— Вот это по-деловому! — снова залился своим искренним смехом Гинзбург, и Федор не выдержал — показал в улыбке зубы. Даже на суровом лице Ганжи появилось подобие улыбки. — Ты слышишь, товарищ Василь, что вам угрожает?
— А мы уже пуганые, — отозвался Ганжа и впервые обратился непосредственно к Светличному: — Мы, товарищ, тоже в гражданскую не на печи в просе сидели, пришлось нюхнуть пороху и нам… А Гайдука надо задавить, пока он еще кому-нибудь не накинул петли… Я уже с некоторыми людьми из окружающих сел связался, просил, чтобы сразу дали знать, как только бандиты объявятся. Мне почему-то кажется, что он к нашей Тарасовке подбирается…
— Может быть, — согласился Федор. Злость его прошла, он уже спокойнее мог подумать о предстоящей операции. Черт возьми, Гинзбург и Ганжа говорят дело, советуя ему использовать при разгроме Гайдука местный актив. И, обращаясь к Гинзбургу с едва заметной ноткой превосходства — вы, мол, не очень всерьез принимайте то, что я вам скажу, — спросил: — А сейчас что прикажете мне делать?
— Мы не имеем права тебе что-нибудь приказывать, — успокоил Федора тактичный Гинзбург. — А попросить попросим… Очень хорошо было бы, если бы ты поговорил с нашими людьми, которые тебе будут помогать. Посмотри, какое у них оружие, как хорошо они умеют им владеть…
— Добре! — разгладил усы Федько. И теперь уже весело спросил: — А что еще от меня требуется, товарищ секретарь укома?
— А еще, — лукаво усмехнулся Гинзбург, — приглашаем тебя, товарищ, вместе со всем отрядом на крестины.
Правая рука Федора, крутившая ус, так и застыла на месте.
— Крестины? Какие еще у черта крестины?
— Наши, красные крестины, товарищ, — пояснил Гинзбург, заговорщицки переглянувшись с Ганжой.
— Так что, меня кумом? — спросил, совсем уже развеселившись, Федько. — Ну, если дадите мне красивую куму, то согласен, понесу младенца к купели хоть за двадцать верст!
— Куму-то дадим, — отозвался Ганжа. — У нас такие тут кумушки есть, что как пройдет какая, земля под ней горит… А вот насчет младенца, чтобы на руках его нести, это уж не знаю…
— Такой тяжелый?
— Да не так чтоб и тяжелый… Как раз по летам… Восемнадцать лет вашему будущему крестнику, товарищ!
И снова Гинзбург не выдержал, залился довольным смехом, глядя на растерявшегося Светличного.
Ганжа сказал правду, что ребенку было ровно восемнадцать, будущий крестник весил четыре с половиной пуда, носил обувь сорок четвертого размера и назывался Максимом. Такое имя дал ему поп еще в годы проклятого царского «прижиму», имя, как видите, неплохое, даже хорошее имя, и носил бы его парень до самой смерти, если бы не подвела его одна женщина. Так подвела, что вначале было — хоть в петлю головой.