Глядя, как врач выписывает рецепты, Володя только кивал головой. Он уже думал о том, на кого оставит мать, когда пойдет в Хороливку. Решил зайти к соседке, попросить, чтобы присмотрела за ней.
Проводив врача к Миколе Приходьку, Володя тотчас лег спать: должен был еще до рассвета выйти, чтобы утром быть в Хороливке. Кроме аптеки Володя решил еще заехать на базар — продать пудового кабанчика, потому что дома не было ни копейки денег. Мать сначала противилась, но должна была в конце концов согласиться: в хлеву хрюкает еще одна свинья, хватит пока что и ее, а деньги сейчас вон как нужны! Надо же купить и керосину, и соли, и спичек да и кое-что по хозяйству.
Проснулся, когда еще было темно. Никак не мог понять, рано или поздно, не хотел зажигать спичку, чтобы не разбудить мать, поэтому еще немного полежал, пока не начали перекликаться петухи. Только тогда вскочил, стал одеваться.
— Максим, ты же хоть поешь на дорогу! — застонала мать.
— Да поем. Вы лучше спите!
— Не спеши, не надрывай сердце… Дорога-то не близкая… И где эта болезнь взялась на мою голову!
Она дышала тяжело, с трудом, Володя, чтобы хотя немного ободрить ее, весело сказал:
— Ничего, мама, скоро поправитесь! Вот принесу вам лекарство — сразу поправитесь!
— Дай боже, сынок… Ты смотри не продешеви, разузнай, какая цена, а тогда уже и продавай.
— Не продешевлю, не бойтесь.
Вбросив кабанчика в мешок, вышел за ворота. Немного постоял, колеблясь, по какой дороге пойти — спуститься прямо в село или взять вправо. Через село ближе, выйдет прямо на большак, который ведет к Хороливке, но, если взять вправо, можно заскочить к Марийке. «Пойду направо», — решил Володя.
Шел босиком, ботинки нес в мешке, чтобы не запылились и не так быстро сносились. Когда доберется до Хороливки, тогда наденет. В ботинках, чтобы не достал кабанчик, краюха хлеба, кусок сала и полдесятка яблок — харч на весь день.
Степь приняла его в свое таинственное лоно, дохнула в лицо теплой волной. Хлеба стояли неподвижно и сонно, и не было им ни конца ни края — разлились до самого неба. Да и небо покрыли, свисая книзу тяжелыми, зрелыми колосьями. Только иногда перезрелой звездой сорвется зерно, покатится вниз и упадет на землю. И всем этим хлебам — и земным и небесным — уже снились, наверное, косы и серпы, мужские и женские руки, широкие соломенные шляпы и белые платки, арбы и телеги с поднятыми оглоблями. Снилось пение наостриней, веселые, огромные, неутомимые крылья ветряков и колеса водяных мельниц, шорох белой муки, которая сыплется из лотков в мешки. И как венец всех снов, как царица всех сновидений — ароматная, пышная паляница, которая белым солнцем сияет посреди праздничного стола, на самом почетном месте, и обветренные губы хозяина хаты, который набожно целует ее перед тем, как разрезать…
Володя и не опомнился, как перед ним вырос знакомый двор, он как бы вынырнул из-под земли. Положил мешок с кабанчиком под плетнем, тихонько подошел к окну. Постучал по стеклу:
— Марийка!.. Марийка!..
В окне вместо Марийкиного показалось усатое лицо. Приплюснув стеклом нос, отец Марийки присматривался (Володя так и замер), угрожающе спросил:
— Какой там дьявол зовет Марийку?! Вот выйду из хаты, я тебе покажу Марийку!..
Лицо скрылось, а Володя поскорее в клуню в тень.
Но вот тихонько бряцнула щеколда, приоткрылась дверь, тонкая девичья фигурка выскользнула из хаты, быстро пробежала через двор, прямо к клуне. Без платка, босая, в одной сорочке и в темной, наспех надетой юбке, она бежала так легко, что Володе казалось, что Марийка не касается ногами земли. Подбежала, доверчиво прижалась теплым, разомлевшим от сна телом, уткнулась лицом в Володину грудь и счастливо засмеялась.
— Ты почему не пришла?
Марийка оторвала от груди лицо.
— Володя!..
— Ну что?
— Ты меня любишь?
Тот рассердился:
— Лучше скажи, почему не пришла.
— Отец не отпустил, — ответила Марийка и, обняв его за шею, вся так и прильнула к нему. — Ах, как я тебя, Володя, люблю!.. Куда это ты собрался? — поинтересовалась спустя некоторое время.
— В Хороливку… за лекарством… Мать заболела…
— Бедные они, бедные… Как бы это я хотела быть возле них!.. Володя, а у тебя мать хорошая?
— Очень! А у тебя?
— Моя тоже хорошая… А отец строгий…
— Ну, мне надо идти.
— Ты же, когда будешь возвращаться назад, заглянешь?
— Посмотрю.
— Так я тебя буду ждать… Подожди немного, Володя.