— Что же, тебе виднее, — убивает Ганжа последнюю надежду. — Хотя в ногах, как говорят, правды нет.
И снова скрип-скрип пером. Маленькое перо, сломать его — раз плюнуть, а смотри какую страшную власть имеет над человеком! И Оксен как завороженный следит за ним, боится и вздохнуть, только облизывает пересохшие губы.
Но вот Ганжа закончил писать. Положил ручку, прочитал, морща лоб. Вытащил из стола печать, подул на нее, прижал к исписанному листу бумаги, крикнул:
— Дедушка, позовите милиционера!
Наклоняя голову, вошел милиционер.
— Вот вам, товарищ, бумаги. Можете брать.
Милиционер не спеша просмотрел написанное, достал из-за пазухи большой пузатый конверт, аккуратно вложил туда бумаги, спрятал в боковой карман и только тогда посмотрел на Оксена, подняв редкие рыжеватые брови на усеянном веснушками лице.
— Один?
— Хватит тебе и одного, — скупо улыбнулся Ганжа.
…К вечеру набрал милиционер еще два десятка твердосдатчиков. С непривычки они нарушали строй колонны, сбивались в овечий гурт, двигались, наступая друг другу на пятки, и милиционер даже охрип от ругани.
Ночевали в селе, до районного центра не успели добраться. Сельсовет выделил клуню — милиционер стоял у широких ворот, пропускал по одному.
Оксен шел последним, и милиционер остановил его, строго спросил:
— Фамилия?
— Ивасюта.
— Так вот, Ивасюта, назначаю тебя старшим. Следи, чтобы был мне порядок и все такое прочее. И чтобы никто не сбежал — головой отвечаешь за каждого! Понял?
— Понял, — с трудом выдавил из себя Оксен, подавленный новой напастью.
Для поощрения или, может быть, в знак одобрения милиционер слегка толкнул Оксена в спину, и тот оказался в клуне. Сзади заскрипели двери, загремел засов, густой мрак окутал клуню. И в этом мраке шуршали, словно мыши, задержанные, устраиваясь на ночлег, развязывая котомки, шепотом молились и так же шепотом ругались.
— Господи, Иисус Христос, помилуй мя, грешного…
— Да куда же вы на голову лезете!
— А не клади на дороге.
— Микола, где вы взяли солому?
— Вон там, в углу.
— Хотя бы уже поскорее судили. А то гоняют и гоняют…
— Не спешите, еще насидитесь.
— Люди добрые, не находили вы моей котомки? — раздался чей-то отчаянный крик.
— А где вы ее положили?
— Да вот тут! Пока сходил за соломой…
— А что в ней было?
— Вот тут положил — и нет… Господи, что же я без нее буду делать?
— Вот чья-то котомка, — донеслось с противоположного конца овина.
Мужик, потерявший котомку, зацепился, упал на землю. А вслед ему неслась сердитая брань.
— Да чтоб тебя нечистый взял! И что это за люди собачьи: то одна разиня на голову залезла, а теперь этот антихрист сапогом в грудь заехал… Чтобы ты повесился вместе со своей котомкой!
— О-х-хо-хо-хо-хо! Сердятся, ругаются — дьявола тешат… Молиться надо, молиться!
— Молись не молись, все равно от тюрьмы не отмолишься!
Шум постепенно утихал, люди, утомленные, быстро засыпали где кто устроился, улегся. Один Оксен боролся с дремотой, прислушивался. До сих пор Оксен стремился смешаться с остальными, затеряться в толпе, не попадаться на глаза милиционеру, потому что, чем дальше от начальства, тем дальше от беды. Теперь же милиционер возложил на него ответственность за этих арестованных. Если прежде он не обращал внимания на то, как ведут себя все эти люди, что они говорят и думают, то теперь с напряженным вниманием прислушивался к их разговорам: не затевают ли они что «против власти»? Если бы не это неожиданное «повышение в чине», Оксен, поужинав и достав соломы, спокойно уснул бы, теперь он не мог спать: его все время тревожила мысль о том, что вдруг кто-нибудь убежит, а он прозевает.
Поэтому он не лег, а сел, опершись на дверь спиной. И дремать не дремал и спать не спал, прислушиваясь к каждому шороху. Поэтому он первым вскочил на ноги, когда услышал шаги за дверью. Арестованные еще лежали, постанывая и вздыхая, продирали заспанные глаза и крестили рты, а Оксен уже стоял напротив дверей, чтобы сразу попасть на глаза начальству.
— Старшой!
— Я-а!
— Все в порядке?
— Все, слава богу!
— Выводи людей!
Оксен метнулся в клуню, стал поторапливать мужиков, чтобы поживее собирались, не заставляли начальство ждать.
Постепенно-постепенно милиционер перепоручил Оксену охрану арестованных. Как только подводил их к сельсовету, сразу звал Ивасюту:
— Старшой! Присмотри за конем. Да гляди, чтобы был порядок и всякое прочее.