— Ты что, Олеся?
— Так, — отвечала, застыдившись, сестра.
— Ты бы побежала на улицу. Смотри, как там весело играют дети.
— Мне и тут хорошо, — возражала она. — Я лучше вам помогу. — И начинала поднимать тяжелую доску, когда Оксен что-либо мастерил, или бралась за вилы, если он выбрасывал навоз из коровника или конюшни, готовая из сил выбиться, лишь бы только угодить брату.
Однажды она серьезно сказала Оксену:
— Знаете, братец, я никогда не выйду замуж!
Оксен надул щеки, сдерживая смех, отвернулся, делая вид, что старательно разглядывает новые грабли, которые только что смастерил. Потом спросил:
— А это почему же, Олеся?
— Тогда ведь меня куда-нибудь увезут, а я хочу быть здесь, с вами, — объяснила сестра. И, подумав, добавила: — Так что пусть никто и не присылает сватов!
— Хорошо, что ты, сестра, заранее об этом сказала, — с серьезным видом ответил Оксен. — Теперь буду знать, сколько сажать этих гарбузов, а то, не дай боже, не хватит нареченных выпроваживать.
Но смех смехом, а даже жена заметила, как присохла сердцем Олеся к своему взрослому брату.
— Словно какого-то зелья опилась, без тебя дохнуть не может. — И с внезапными ревнивыми нотками в голосе добавила: — Так ты из-за своей сестрицы скоро и родных детей забудешь!
— Грех так говорить, Варвара, — упрекнул жену Оксен. — Она мне родная сестра, отца-матери у нее нет, кому же ее и пожалеть!
— Так ли уж и родная… — поджала губы жена, но Оксен так глянул на нее, что Варвара сразу прикусила язык, молча отошла к печи.
«Нехорошо отец поступает с Олесей», — думал Оксен, лежа рядом с женой. Вспомнил, как сестра ждала отца, как расспрашивала о нем, какие у нее были глаза, когда Оксен однажды рассказал, как отец воевал с турками, и жалко ему стало сестру, и обида брала на отца. «Разве она виновата в том, что учинила когда-то ее мать? И разве не грех перед богом всю свою обиду на жену перекладывать на невинное дитя?..»
Отец вернулся каким-то чужим, еще более суровым и неприветливым, нежели был восемь лет тому назад. Еще тогда прозвали отца по-уличному «басурманом», «турком», хотя отец всегда ходил в церковь. И не раз и не два злобно бросался маленький Оксен в драку, услышав эти позорные прозвища.
Помнит, как однажды, вернувшись домой после очередной такой стычки, спросил отца:
— Тату, а чего они нас не любят?
Отца, казалось, нисколько не удивил вопрос Оксена. Вогнав в колоду топор, он выпрямился, серьезно ответил:
— Потому, сын, что нам завидуют.
— А чего завидуют? — никак не мог понять Оксен.
— Потому, что мы — хозяева, а они — голодранцы. Так уж на этом свете ведется, сын: кто умнее, богаче, тому и завидуют, того и не любят.
— И бьют?
— А ты тоже не смотри в зубы, — поучал отец мальчика. — Тебя бьют, а ты сдачи давай. Тебя ударят раз, а ты его два раза. Теперь, сын, такая жизнь, что, если не будешь держаться на ногах, враз наземь собьют, в землю втопчут…
— Меня не собьют, я сам всех их посбиваю! — похвалился Оксен.
Скупая одобрительная усмешка промелькнула на твердых губах отца. Он оглядел крепкую фигуру сына, заметил воинственные огоньки в серых глазах, ласково ответил:
— Вот так, сын, и живи: не жди, пока тебя первого ударят. В нашем деле кто повалил, того и верх, за того и царь и закон.
Много, очень много лет прошло после этого разговора. Оксен вырос, женился, уже и сам поучает детей, как жить на белом свете, а и до сих пор помнит эти отцовы слова, ставшие для него вторым евангелием. И пусть его ненавидят, как когда-то отца, пусть на него перешло, прилепилось к нему это басурманское прозвище, он ни на йоту не поступится своим, не отдаст, не выпустит из рук, выдерет из горла.
Вернувшись с каторги, Свирид как-то отошел от хозяйства. Стал разводить пасеку. Вначале сажал пчелиные рои в колоды, со временем привез из Яресек несколько ульев, а потом и сам стал их мастерить — ставить под развесистыми яблонями аккуратные пчелиные домики. Построил хороший курень и, как только становилось теплее, перебирался туда. Не приходил домой даже поесть; еду ему носили внуки, а порой и Олеся. Шли узкою тропинкой по саду через густой вишенник и попадали на пасеку, где стояли строгие шеренги ульев с летками, повернутыми к солнцу.