Все это могло бы произойти с Василем, но, к своему счастью, попал Ганжа к «политическим», к тем самым, о которых только шепотом, да и то с оглядкой, чтобы не услышал часом урядник, рассказывали друг другу подвыпившие дядьки страшные истории. Потому что это все убийцы царя, которые спят и видят, как бы швырнуть «бонбу» во «всероссийского батюшку».
Прежде, слушая все эти мужицкие разговоры, маленький Ганжа представлял себе всех «политиков» примерно такими: волосатые, страшные, с злодейскими ножами, с раскосыми глазами, они носят «бонбы» за пазухой, которая отдувается, словно в ней краденые яблоки. И не раз с испугом просыпался Василько, когда ему снился «политик».
Теперь же он благодарил судьбу за то, что она свела его с ними. Не укорял судьбу даже за каторгу, потому что там, среди этих революционеров, «политических заключенных», нашел он своих учителей, которые не только не дали его душе одичать, не только научили читать и писать, но и постепенно сняли с глаз этого забитого крестьянина пелену.
Он узнал, что в мире существует несправедливость не потому, что над ним жестоко надругались Ивасюты (это мелкое проявление несправедливости; такого, например, могло с вами и не случиться, Василь, однако вы все равно не нашли бы себе счастья в жизни), а потому, что так устроено все наше общество. Веками, Василь, богатый эксплуатирует бедного, а бедный гнет спину на богатого. Ваш дед был крепостным, он проливал пот на помещичьих землях, а вы хоть и считались свободным, тоже, по существу, были закрепощены. Разве вы не ходили наниматься в батраки к кулакам Ивасютам? Разве не заставлял он вас работать с утра до ночи, разве не измывался над вами как хотел? Вы, Василь, вместе со своими земляками, такими же, как вы, гнули и гнете горб на помещиков и богатеев, а тысячи, миллионы таких бедняков, как вы, Василь, обогащают своим трудом заводчиков и фабрикантов.
Раскрыв рот от сильного умственного напряжения, слушал Василь эту простенькую, применимую к его жизни и потому такую понятную ему политграмоту. И как ни удивительно, мысль, что не только он страдает, мучится на белом свете, приносила ему некоторое облегчение: он уже не рвал на груди рубашку по ночам, задыхаясь от слепой ненависти, вспоминая тот вербовый пенек.
Другие мысли одолевали теперь разгоряченную голову Ганжи: как бы это так сделать, чтобы всем Василям, всем таким, как он, хорошо жилось на свете? И чем больше он ломал над этим вопросом голову, тем упорнее возвращался к одной и той же мысли. Мысль эта была крайне простая, и Василь удивлялся про себя, как это умные люди не додумались до нее раньше.
Однажды, не выдержав, он поделился своим планом с товарищами по каторге:
— Я убью нашего стражника.
— И что из этого получится? — спросили у него.
Василь от волнения сбивчиво стал пояснять:
— Я убью этого… А другой — еще одного… Так мы всех их и перебьем: ведь нас больше, чем их!
— А дальше что же, Василь?
— Что дальше? А дальше пусть каждый, кого притесняют, угнетают, убьет своего угнетателя, пусть перебьют всех кулаков, всех помещиков, всех панов, всех фабрикантов, генералов и офицеров — вот тогда и некому станет над нами измываться.
— И как вы это думаете сделать, Василь?
— Что сделать? — не понял вопроса Василь.
— Как вы можете подговорить всех каторжников, всех заключенных, всех рабочих, крестьян и солдат сразу, в один день, в один и тот же час, убить по кулаку, по фабриканту, помещику и стражнику? Ведь если вы сегодня убьете одного стражника, завтра на его место поставят другого, а вас казнят. Если рабочий убьет какого-нибудь фабриканта, то на место убитого сядет один из его наследников, и того рабочего тоже спровадят на тот свет. Значит, это надо делать одновременно, всем сразу, Василь. А как вы этого добьетесь?
У Василя гаснут глаза. Он даже горбится, придавленный непосильной задачей, которую задали ему «политические». Значит, нет им спасения, все останется таким навсегда, пока будет существовать этот мир. А те, помолчав, чтобы Ганжа полностью осмыслил всю абсурдность своей идеи, снова начали терпеливо объяснять ему, как надо жить на белом свете:
— Неужели вы думаете, Василь, что никто не искал путей, которые привели бы к освобождению? Проходили столетия, годы и годы, а люди только тяжко трудились, умирали с голоду и холоду и никогда не задумывались над тем, так ли уж справедлива наша жизнь, как об этом твердят паны… Кстати, известно ли вам, Василь, что в России были и есть люди, которые придерживаются приблизительно таких же взглядов на методы борьбы, что и вы?