У Ляндера вспыхнуло лицо, он отдернул руку, схватился ею за ремень, потом за пуговицу: видимо, не знал, что с нею делать. Наконец овладел собой, официальным тоном предложил:
— Может, пройдете в кабинет?
И, не ожидая согласия, повернулся, исчез в сенях, поскрипывая новенькой амуницией. Ганжа тяжелой тенью двинулся за ним; женщины позади уже не кричали, притихли.
Войдя в кабинет, Ляндер резко повернулся, приблизился к Василю, сердито бросил:
— Товарищ Ганжа, ты мне тут демонстраций не устраивай!
У Василя недобро сузились глаза, он судорожно глотнул воздух, глухо спросил:
— По какому праву ты сажаешь людей?
— Позволь мне не отчитываться перед тобой! — Голос Ляндера сорвался, зазвенел петушиным фальцетом. — Я, как начальник…
— Да плевал я на то, что ты начальник! — не выдержал наконец Ганжа и грозно, как гора, надвинулся на Ляндера. — Я здесь Советская власть, а не ты! А ну, выпускай людей…
Ляндер — боком-боком — отступил от Ганжи и сел за стол. И уже за столом почувствовал себя в полной безопасности, заговорил строго:
— Товарищ Ганжа, ты мне тут анархии не разводи!
— Ты будешь освобождать людей? — подступил к столу Ганжа. — Выпускай сейчас же, иначе я тебя отсюда не выпущу!
— Не имеешь права!
— А вот увидим, имею или нет!
Ганжа выдернул из кармана наган, взвел курок, твердо проговорил:
— Товарищ Ляндер, именем Советской власти ты арестован! Будешь сидеть здесь, пока не выпустишь людей. А ну, убери руку! Руку!..
Ляндер отдернул от кобуры руку, прилип спиной к стене. Он рад был бы пролезть сквозь стену, лишь бы спрятаться от нагана, смотревшего прямо ему в живот зловещим черным глазом.
— Что тебе надо? — облизывая пересохшие губы, спросил он у Ганжи.
— Выпусти людей. Где список?
Не спуская завороженных глаз с нагана, Ляндер дрожащими руками расстегнул карман френча, достал сложенный вчетверо листок бумаги.
Положив наган на стол (Ляндер тотчас обмяк, опустился на стул), Ганжа прочитал длинный список, подумав немного, подчеркнул твердым черным ногтем фамилии Гайдука и Ивасюты:
— Этих двоих забирай, не жалко, а остальных освободи мне сейчас же!
Ляндер только кивнул головой — все еще не мог справиться с противной слабостью.
Через полчаса, отпустив перепуганных крестьян (каждый, выходя из каталажки, надвигал шапку на глаза и торопливо уходил отсюда — подальше от беды, пока начальство не раздумало), непрошеные гости готовились в дорогу. Все милиционеры — на конях — окружили Ивасюту и Гайдука. Оксен опустил голову, отдавая себя в руки божий, Гайдук же отыскал злыми глазами Ганжу, который вышел на крыльцо, закричал:
— Василь, бог тебя накажет за то, что измываешься над невинными!
— Ладно, ладно, паняй себе, праведник, там разберутся, — угрюмо ответил Ганжа, и Гайдук только сплюнул злобно в дорожную пыль.
На породистом коне — не конь, а картинка — к крыльцу подъехал Ляндер. Холодно козырнул, скупо бросил Ганже:
— Встретимся в укоме.
Ганжа тотчас представил себе кабинет Гинзбурга и особенно товарища Ольгу с ее грозно выставленной вперед грудью и тоскливо подумал: «Заест, чертова баба! Загрызет теперь насмерть!» И дернул же его черт поднять наган! Да еще на кого — на самого Ляндера!
В тот же вечер Василь напился. Пригласила его Марта ужинать — поймала возле сельсовета, когда Ганжа возвращался с поля: бродил как неприкаянный, пока не стемнело. Видно, долго караулила его, потому что замерзла, даже зубами дробь выбивала: дед Хлипавка не пустил ее в сельсовет.
— Нельзя… В нерабочее время не положено…
Услышав, что он будет в гостях не один, Василь уже не колебался. А почему бы и в самом деле не зайти, не посидеть со своими соседями, не разогнать горькие мысли, не согреть душу? Пусть там, в укоме, делают что хотят, а правда все же на его стороне, и, если бы этот Ляндер еще раз приперся в село и начал хватать направо и налево крестьян, он снова приставил бы ему наган к животу: выпускай, гад, невинных людей! «Ведь оттого, что он потом накажет меня, коммуниста Ганжу, Советская власть не пострадает, а если хватать вот так людей, не разобравшись, прав ли человек или виноват, — тогда и нашей власти конец. Убьете вы в крестьянской душе доверие к ней…»
— Где же хлопцы? — остановился Василь посреди пустой хаты.
Под матицей висит лампа, бросает свет на выбеленные стены и свеженамазанный пол, на стол с мисками и двумя бутылками с высокими затычками, на старательно завешенные окна, — увидел все это Ганжа, и уютно ему показалось в хате, тепло, так и лег бы на эти вот полати, устланные подушками и прикрытые клетчатым одеялом. Лег бы, раскинул руки, расслабил все мышцы тела, уставшего от жесткой постели из пожелтевших от времени газет, которые давят в бока, шелестят всю ночь, разгоняя сон.