Ищу свою первую заметку.
С ней было так.
На субботнем сборе звена (база делилась на отряды, отряд на звенья-десятки) мы читали, как обычно, свежий, сегодняшний номер «Ленинских искр». Не весь, — страниц было восемь, хоть и не таких больших, как во взрослых газетах, в половину их величины, но все же восемь! — а самое интересное, важное. На вкус, на выбор чтеца. В тот раз чтецом был я. На третьей странице посередине, стоял жирный заголовок: «РАЗВЕ ОН НЕ ПРАВ?» — все буквы в один рост, как заглавные. Чтобы бросались в глаза. Позже я узнал, что это называется в газете «шапкой». Ниже значилось помельче: «Письмо старого деткора». Я прочел громко это письмо.
«Перехватил я в классе, — писал «старый деткор», — бумажку такого содержания. На одной стороне было написано: «Примем играть Маню С.» Казалось бы, ничего необычного: одна девочка обращается к другой. А на оборотной стороне оказалась шпаргалка спряжения глагола «буду» в прикрытом виде: «Ты будешь солнце. Я буду земля. Она будет луна».
Чему научится девочка, которая станет отвечать по такой шпаргалке, присланной подругой? Ничему!
Со шпаргалками надо бороться, и я сдал эту записку учительнице.
Я знал, что меня назовут «ябедой», ну и пускай!
У нас в школе часто бросаются этим словом-прозвищем. И еще: «фискал».
А что они означают? Доносчик? В старых школах, в гимназиях, когда учителя были врагами учеников, так могли говорить, а теперь это не подходит. Теперь у нас самоуправление, мы с педагогами заодно, должны им помогать, сами следить друг за другом, друг друга исправлять.
Но некоторые бузотеры отбиваются тем, что обзовут тебя «ябедой» или «фискалом», если ты их выведешь на чистую воду. А то и побьют.
Какой же я «ябеда»? Я хотел этим девочкам только хорошего.
Прочел я, и кто-то крикнул с места:
— Ты сам-то тоже из пятнадцатой?
— Ага, — сказал я не так громко, как читал. — Из пятнадцатой.
— Ты знаешь этого Ваську?
— У нас много Вась. И на Бэ, наверно, есть.
— Найди его и дай в ухо!..
На другой день я искал в школе «старого деткора», но не для того, чтобы выполнить вчерашний совет. Кое-что в его письме не очень мне понравилось, и я хотел сказать ему об этом. Вась оказалось не так уж много, а на «Б» ни одного. В восьмом классе, в том, где учился мой двоюродный братец Фрошка, был мальчик, который мог сойти за старого деткора: в «Ленинских искрах» часто печатались его заметки. Сначала он их присылал из-за границы, из города Праги; его отец служил там в советском полпредстве. Потом отца перевели обратно в Москву, а мать с мальчиком переехали почему-то в Ленинград, и он поступил в нашу школу. По опыту он был старый деткор, но его звали не Васей, а Володей, и фамилия не на «Б», а на «К» — Канатчиков. Я спросил Фрошку, не произошел ли у них в классе случай со шпаргалкой. Фрошка сказал, что, если б такое случилось, он бы этому «Ваське» хорошо всыпал, и прорепетировал на мне, как бы он это примерно сделал… Так я и не разыскал «старого деткора». Сейчас думаю, — возможно, его и не существовало. Может, то письмо было, как выражались иногда в редакциях, «шутихой», родившейся в самой редакции «затравкой» к дискуссии. Ниже ведь, под заметкой, стояло: «Предлагаем обсудить письмо старого деткора и прислать нам свои мнения». Но зачем указывался номер школы? Для большей достоверности? В общем, я решил объясниться с мифическим Васей Б. письменно, приняв приглашение газеты.
Три дня длились мои творческие муки. Напишу — зачеркну, напишу — порву в клочки. Окончательный вариант был такой:
«Я во многом согласен со старым деткором.
Слово «ябеда» обидное, и его надо убрать из нашей жизни.
Но сам Вася поступил, по-моему, неправильно.