-- Миша, ты вчера рассказывал... но не успел -- вырубился. От кого, в итоге, Белла ждет ребенка?
Он, не поднимая головы, буркнул:
-- От Лени, от кого еще?
-- Но ты же потерял контейнер?
Он поежился:
-- С чего ты взял?
-- Ты сам рассказывал.
-- Глупости. Не помню, чтобы я такое рассказывал. Не мог я такого рассказывать...-- бурчал он, обращаясь к своим ботинкам.-- Ну ладно, спасибо и пока.
-- Подожди... ты же сам говорил...
Ортик наконец-то разогнулся, одернул пиджак. Быстро взглянул на меня. Во взгляде его, кроме похмельной, была и истинная мука:
-- Врал. У меня такое опьянение -- врать начинаю. Извини, голова болит, и на молитву опаздываю... В другой раз.
Ортик выскользнул за дверь. Я опустился на стул в центре комнаты. Закурил. Если Ортик функционирует, то и я смогу. Надо включить компьютер. Сначала докурить, а потом включить. Хотя правильней, конечно, наоборот -включить, и пока он раскочегаривается, как раз докурить. Но встать и нажать на кнопку было влом.
Если Ортик пошел в синагогу и будет выполнять свой религиозный долг, то почему я не смогу выполнить свой? Что у меня намечено на утро? На утро у меня... на утро намечено... у меня... Я медленно курил, и так же медленно тянул тоскливую песню в моей голове какой-то акын-олигофрен. Курение для меня это своего рода медитация, когда взамен исчезающей сигареты остается легкое интеллектуальное послевкусие, что-то вроде заметок на полях, к которым я обычно возвращаюсь потом. Но не сегодня. Сегодня интеллект и интуиция смотрели в разные стороны, разъезжались, как несфокусированный взгляд. Наверное, вчерашняя перцовка закупорила какой-то соединяющий их канал. Все правильно, поделом. Я напился на посту. И, может быть, даже пропустил что-то мимо. В любом случае, надо возвращаться в строй.
Я принял прохладный, даже холодный душ. Побрился. Растворил кофе -четыре чайных ложки на чашечку. Нашел на антресолях утюг и надругался над всеми тремя парами брюк, на которые еще никогда не ступала железная подошва электроприбора. Ровно в семь ноль-ноль утра я заступил на пост.
Вчера я наметил разобраться с контентом домашней странички Аллергена. "Конкурс кошмаров" я отложил на потом -- после вчерашнего и без виртуальных кошмаров было муторно. Кликнул на линк "Охота на эталонного графомана" и увидел посвящение Бенилову. Это меня сразу разочаровало. Из всех проявлений Кота, самыми неинтересными для меня были литературные разборки. Я все не мог понять, зачем Городской Кот так активничает на ниве русской литературы. Теперь, после манифеста Нетнеизма, наконец-то понял. Кот оказался заложником собственного учения. Появившись впервые на литературном сайте и прикинувшись поэтом, он породил свой виртуальный образ, который развивался в первоначально заданном направлении, и за которым сам Кот порой явно не успевал и даже им тяготился.
Впрочем, в первых же строчках объемного трактата, Кот намекнул, что "велик соблазн поизучать чужую душу под сетевым микроскопом", и я понадеялся, что это будет не литературная критика, а, как выражался Аллерген, "нетопсихология". Но это было и не то, и не другое.
Начал Кот с десяти внешних признаков графомании, потом добавил еще четыре скрытых признака, затем прибавилось еще пять дополнительных специфических требований именно к "эталонному графоману". Но и это было не все. Коту требовалось еще, для выявления скрытых проявлений, производить "пробное бурение личности". А это мог выдержать только объект, обладающий пятью дополнительными характеристиками. Вникать во все это после вчерашнего было тяжко. Кот подробно цитировал Бениловские флеймы, и становилось все непонятнее, зачем Кот избрал спарринг-партнером именно Бенилова, не способного поддержать задаваемый уровень игры. В первой части Аллерген, пункт за пунктом, приводя цитату за цитатой, доказал соответствие Бенилова восемнадцати из двадцати четырех критериев эталонного графомана.
Не то, чтобы мне все это было очень интересно, но в данный момент весьма полезно. Кошачья логика разминала похмельные мозги так же хорошо, как гаммы -- пальцы.
Пока загружались остальные две части, я подумал, что надо бы позвонить Лее. Потом понял, что наоборот -- не надо ей больше звонить. А звонить надо Белле. Белле-Рахели. Этой ночью, когда пьяный Ортик проболтался о потере контейнера, я испытал редкое чувство, слишком редкое даже для того, чтобы его как-то назвать... Кинолог бы назвал интеллектуальным оргазмом. Когда на основании призрачных очень косвенных признаков окольными тропинками подбираешься к Скрытому Факту и вдруг, чуть ли не лбом врезаешься в него. Ортик подтвердил мою, казавшуюся даже мне безумной гипотезу, что Белла беременна от Хозяина. Он проболтался, что не от Линя, а значит признал, что сам он не выполнил волю покойного и условия завещания. Но даже невменяемо пьяный, даже признавшийся, что крестился, он побоялся сказать от кого беременна Белла. Значит, страх потерять огромные деньги, репутацию и даже оказаться в тюрьме за мошенничество для него меньше, чем страх, который он испытывает перед этим кем-то, кого отказался назвать. Понятно, что перед обычным человеком испытывать такой страх невозможно. И перед человеком вообще. Если бы это был человек, то имя его не имело бы почти никакого значения. Значит, это не человек. То есть, Хозяин -- не человек.
А от кого, кроме человека, может забеременеть женщина? Вот уже второй раз меня заставляют решать один и тот же неразрешимый вопрос. Уж такое-то точно не может быть случайностью! Если этот вопрос повторно возникает, значит привычная реальность почему-то искривилась и выломилась из научных рамок. Следовательно, сложилась какая-то критическая ситуация. И в создавшейся ситуации Лея и Рахель могут быть беременны только от того, чье существование наука отрицает. Чего-то, обладающего сознанием и нечеловеческой сущностью. Да, выглядит невероятно. Но так получается.
Странно, я все-таки начал внутренне называть Белку -- Рахелью. В разговоре с ней мне приходилось контролировать себя, чтобы называть ее новым именем. А вспоминал я о ней, как о Белле. Как о своей Белке, не смотря на все, что было потом. Не смотря даже на то, что дал ей гет. А вот сейчас она стала для меня Рахелью. И это не случайно. Значит, я внутренне признал, что теперь она не моя Белка, а Рахель Хозяина.
А Рахель она именно потому, что соревнуется с Леей за то, чье потомство будет обильнее и совершеннее. Попросту говоря, соревнуются они за благоволение Хозяина. Вот кто отец Леиного потомства, которое я мог бы считать своим, если бы не проявил проницательность, или что-то мне не подсказало! Конечно, откуда могло взяться это имя -- Рахель? Оно не возникает само по себе. Это еврейское лунное имя, которое появляется только в отраженном свете имени Лея.
И теперь, когда разгадана причина по которой Белла взяла или получила (если ей дали) именно это имя, расчистился горизонт и не надо больше угадывать, почему именно Рахель, а надо теперь попытаться понять, почему она вообще, вдруг, сменила имя. И теперь я понимаю почему. Она почувствовала, что ей угрожает опасность. Ей и ее ребенку. Я сам учил ее путать след. Чего мы только не делали тогда, в Геенне.
Она сменила имя. Значит, боится чего-то похожего на то, что преследовало нас в мае, в день, когда Линь устроил в Геенне дискотеку. И Хозяин не может ее защитить, а она продолжает считать его своим Хозяином, а значит восхищаться им... Тогда, значит, так: Хозяин сумел воплотить ее мечту -- подарил бесплодной Белке ребенка. Но он борется с кем-то (чем-то), кто (что) сильнее него, поэтому не только не может защитить Беллу, но даже Аллегена увести от (C) у него, в конечном счете, не получилось.
Значит, я уже давно вступил в какие-то очень специфические отношения с Хозяином. Во-первых, он опасается, что я могу ему в чем-то помешать. Я это и раньше подозревал, считая, что Рахель по приказу Хозяина настраивала Лею уехать вместе со мной из Иерусалима. Но у меня не было доказательств, что Рахель делала это последовательно и преднамеренно. Теперь они и не нужны -раз Лея связана с Хозяином напрямую, то ее странное желание уехать в Нетанию, пропавшее, когда я категорически отказался уезжать из Города -попросту было не ее желание, а его.