Я, дорогой, идя по этой каменной бойне, просто чувствовал себя каким-то героем антиутопии. Все правильно, мы не только чувствуем, но и претерпеваем изменения раньше вертикалов. Тот из них, кто первым это поймет, сможет зацапать огромные деньги на торговле недвижимостью. Если, конечно, успеет. Всего делов-то -- покупай там, где коты толстые и вальяжные и избавляйся от жилья там, где коты алчные и туберкулезные.
Мое нервное напряжение словно бы пропитывало усталость, а усталость прибавлялась и прибавлялась, цементируясь и создавая вокруг ощущение бронежилета. Хех, что можно подумать о коте, сравнивающем что-либо с бронежилетом? Явно, что он -- лазутчик вертикалов, прикидывающийся котом. Но я больше не принадлежу вертикалам. Я нашел своего Хозяина.
А вот матери я не нашел. Никто не помнил о такой кошке. Или попросту не желал вспоминать. Ой, вау-мяу, все наши девять жизней так коротки и похожи, как девять глотков из одной бутылки вина... Вина... Трудно смириться со своей ситуацией, даже если уже безвозвратно изменен. Вот здесь я и пробовал вино -- вот здесь, на углу, во время майского хамсина. Красное терпкое вино, пахнущее солнцем и пылью. Я попался на него, как на блесну. И этот странный вертикал, Похититель, украл меня, воспользовавшись случаем. Жалею ли об этом? Да. Нет. В общем, нет. Хотя сейчас -- да. Потому что все мы беззащитны перед своим детством. Это как теплое молоко из материнского живота, которое не заменить сливками из холодильника.
Этот дом притягивает меня. Раньше он пустовал и мы, котята, проникали через подвальное окно и играли в его гулких пространствах, носились по пустым комнатам за хвостами невидимых призраков. Теперь в окнах свет. И запах жирной жареной рыбы. Меня вдруг пробило на уют, как заметившего костер продрогшего путника. Я запрыгнул на широкий подоконник и приник носом к стеклу, вглядываясь, внюхиваясь и вслушиваясь -- благо, форточка была открыта.
Внутри, на диванах, в мягких подушках, развалились две вертикалки. Они пили что-то из -- вау-мяу -- блюдечек! Кошачьего присутствия не ощущалось. Я как-то утратил самоконтроль и вышел из тени. Гибкая вертикалка черной масти подняла голову, уперлась в меня взглядом и восхитилась:
-- Лея! Смотри! Ну и зверь!
Вторая -- мягкая, полная, светлой масти, кивнула и сказала:
-- Кыс-кыс-кыс... спорим, это кот, а не кошка? Морда требовательная.
Я легко заскочил на форточку, распушил хвост и впрыгнул в круг света у ног Леи. Замурлыкал, чтобы и тень испуга не омрачила наши отношения. Потерся о ноги. Ноги не отодвинулись.
-- Какой рыжий,-- сказала Лея.-- Холеный. И чистый. Чей-то, конечно.
Ну, раз чистый, то что разводить шуры-муры. Голод -- не тетка. Чтобы срезать путь к хавчику, я грациозно, но решительно запрыгнул на колени к Лее и подставил голову под ладонь.
-- Белка,-- сказала она изумленно, гладя меня за ухом,-- это просто праздник какой-то. Смотри, как он меня снимает!
Что-то отдельное от Леи приветственно взыграло в ее животе. Словно вынашиваемый ею детеныш обрадовался возможности поиграть с котом. Но Леина ладонь рыбой не пахла. Ошибочка вышла. Она здесь такой же гость, как и я, дорогой.
-- Завидую,-- ухмыльнулась черная.-- А я уже больше ни одному самцу не нужна.
Лея слегка поддала мне ладонью, и это было, как нельзя, кстати. Всегда предпочитаю, чтоб без обид. Во всяком случае, с малознакомыми, не успевшими мне сделать ничего плохого, вертикалами. Я прыгнул в заданном направлении и оказался на других коленях.
-- Да это не кот, а просто кобель какой-то!
За такое оскорбительное для дорогого кота сравнение, следовало бы вцепиться в морду, но в голосе Белки было истинное восхищение, и я простил. Да и кто сможет не простить женщину, с пахнущими рыбой руками.
Уверенность в том, что накормят, как ни странно притупила голод. Как же я устал! Я развалился на коленях Белки, растекся по всем этим выемкам, мягкостям, теплоте. Вокруг были подушки, вертикалки ворковали, рыба готовилась и благоухала. Освещение было тоже мягким, таким, как я люблю -слегка подсвечивающим темноту. Наконец-то мне было хорошо и просто. Мать моя кошка, как бы я хотел стряхнуть с себя все лишнее и остаться в этой сытой теплой простоте навсегда... ну хотя бы на одну из жизней... Застрять на подоконнике между опасностью свободы и скукой уюта. Ну почему, почему другим можно, а мне, дорогому, нет? И зачем я позволил навязать себе этот Обет?
И тут все повторилось. И в животе Белки тоже взыграл детеныш. Вроде и ерунда все это, а странновато. Мне и раньше доводилось сиживать на коленях беременных вертикалок -- и у приятельниц Аватаров, и у одной подружки Партнера по Симбиозу -- и никогда раньше ничего подобного. Интересно, в чем тут дело -- во мне, дорогом, или в этих вертикалках. То есть, если второе, то как раз неинтересно. А вот если первое -- очень даже.
И тут мне стало ясно, что блаженная отупляющая усталость, давшая мне передышку, кончается. Встреча со Сфинксом была как удар по башке -- я потерял не дар речи, но тормознул, впал в простоту, иначе говоря -защищался от шока, как мог. А теперь вот, увы, отрелаксировал. Надо все время помнить, что теперь со мной не может происходить ничего случайного. Что же общего у этих двух беременностей? Да ничего. Одна беременность отдает насилием, а другая обманом.
7. ОХОТА НА КОТА
Кинолог
Давить "ментов лежачих" надо на скорости -- иначе не в кайф. Так, чтоб сиденье катапультой пинало в зад. Ийе-ех! Спасибо родной фирме за лизинговую тачку -- весело и не жалко. "Хорошую девочку из хорошего семейства" дали плохому мальчику. "Вот бегает дворовый мальчик, в салазки Жучку посадив..." Жучку, положим, я уже высадил. Остался запах цепких пнинарозенблюмовских духов -- спецом, чтобы самцов метить. Да туберкулезные окурочки в пепельнице... везде. Вот сука, тоже спецом порассыпала. Тормозим у мусорки. Вот так, чистота залог здоровья. А запахи к делу не пришьешь. Мужик засранный какой-то. Наш, похоже. Пакетики проверяет.
-- Земеля, эй!
Не понимает. Не свой. И хорошо. Значит, румын. Все равно жалко его, солагерника социалистического...
Соседей злит, как я гоняю. Ларке жалились, суки. Экстремал районного масштаба. А вы как хотели? Забивать, значит, нашу кишку своими драндулетами -- это можно... Перетопчетесь... Ийе-ех! Айн, цвай, полицай... еще один и дома...
Аха, Ларчик. Всматривается, вглядывается. Принюхивается... С этой, как она считает, спортивной сумкой. В бассейн, значит, невтерпеж. Что-то она в этот бассейн в последнее время, как с цепи рвется... надо бы проинспектировать. Но не сегодня, раз Давид. Озирается. Достала его Ларка...
Все хорошее порождает если не зло, то уж какую-нибудь парашу -обязательно. Вот родная фирма-мать, кормит обедами, а если чуть задержишься, то и ужинами -- светлое коммунистическое хорошо. Но Ларка же из-за этого совсем обнаглела. Муж приходит с работы. Поздно. Даже если не голодный, то найди, что сделать. Тапочки в микроволновке согрей и подай. Или, наоборот, в холодильнике охлади. Мало ли что. Но не встречай мужа, сука, на стоянке, пританцовывая от нетерпения, чтобы забрать тачку и свалить в свою лужу! Тем более, если рядом с тобой гость, пусть даже незваный, пусть даже ты его считаешь придурком -- не тебе решать с кем мне общаться. Гостя должна была в дом отвести. Виски, кофе, беседа... Да, с Давидом ее беседы надо слышать... Стервенеет на второй фразе. Еще жалуется: "Мозги у меня от него переворачиваются". "Это ж какой, Ларка, надо иметь пустой череп, чтобы в нем мозги могли свободно ворочатся!" Не, не любит она Давида. Она его даже по имени не называет, если рассказывает подругам, он у нее "один старый знакомый моего мужа, проверяющий уже который год сумки в супере". Сука, все-таки. Пусть катится отмокать. А мы тут сами тоже...